Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
То есть человек своим бездействием оставляет материю, которая как раз и должна просвещаться духом, без его окормляющего воздействия. И материя тела словно отрывается от его души и начинает существовать лишь по своим физиологическим законам.
Такой параллелизм душевных и телесных процессов вполне отвечает мировоззрению врачей. Они со знанием дела исправляют физиологические поломки, а остальное их не интересует, потому что находится вне медицинских представлений. Ребенок же, словно со стороны, наблюдает за тем, что делают врачи с его телом. А иногда даже и не наблюдает, и не подглядывает в щелку, а смотрит вообще в другую сторону через свой планшет, представляя себя могучим воином в какой-нибудь игре.
Воспринятая ребенком механистическая точка зрения на болезнь блокирует его желание разобраться в том, что с ним происходит, и приводит к полной пассивности. Невозможность действовать в ситуации, в свою очередь, вызывает беспокойство и страх. Пишет мама Изабель:
«В эту ночь, перед началом первого курса лечения, ты снова осталась одна. Должно быть, для тебя это была ужасная ночь, слишком велико было напряжение неизвестности, тебя мучили вопросы и страхи, боли и недомогание — у тебя сильно поднялась температура, тебя всю трясло, и тогда ты попросила позвать к тебе дежурного врача»[85].
Вопросы и страхи… Во многом страхи такого рода есть результат недостаточной информированности ребенка, то есть они возникают от незнания, например, того, в чем заключается процедура, о которой ребенку сообщили лишь то, что «она будет завтра». Похожую ситуацию перед операцией описывает и сама Изабель:
«Кроме того, я жутко боялось, потому что не знала, что меня ждет»[86].
В этих словах появляется еще одна проблема — «напряжение неизвестности». У этого состояния есть как минимум два оттенка: тревога, вызванная общей неопределенностью ситуации, и страх перед возможным неблагоприятным будущим. Если первая становится общим фоном настроения ребенка, то второй возникает в конкретных ситуациях, часто опережая сознательные выводы ребенка.
Федор, 16 лет. Диагноз — позвоночная грыжа. Он передвигается на коляске, очень страдает от того, что не работают тазовые органы.
Федора направили в Москву на хирургическое лечение, но по приезде он стал отказываться от него, особенно после того, как выяснилось, что у него есть проблемы в работе почки, которые могут осложнить операцию. Причины отказа не объяснял. Родные попросили меня с ним поговорить.
Сначала Федор говорил, что страха перед операцией у него нет, ведь она была бы у него далеко не первой по счету. Но потом признался, что боится. Стали обсуждать, что ему мешает согласиться.
— Мысли. Есть боязнь, что будет хуже, чем сейчас. Тем более почка… Так я — инвалид, а если что-то пойдет не так, меня «лежачка» ждет.
Как мы видим, у Федора есть иерархия «плохого». Ребенок-инвалид, передвигающийся на коляске, не считает свое положение самым ужасным. Вот «лежачка» — это да…
* * *
Страхи детей могут быть не только явными, но и скрытыми, проявляющими себя в негативных эмоциональных состояниях, например резким высказыванием в адрес родителей, потерей аппетита, усилением недомогания или болей. Важно понимать, что внезапный страх перед какой-то процедурой часто является не просто фобической реакцией именно на нее, а эмоциональным ответом ребенка на ситуацию в целом, непонятную и неподвластную ему, на собственную беспомощность и бездействие. Он — объект манипуляций, а не действующее лицо в процессе лечения.
Мыслительная сила, о которой говорил святитель Феофан Затворник (см. эпиграф в начале главы), в этом случае бездействует, она пассивна. Но даже если принять любимую врачами точку зрения на лечение как на битву, имеет смысл вспомнить, что «каждый солдат должен знать свой маневр», как говорил Суворов. То есть хороший военачальник знает, что исход сражения зависит от того, понимают ли солдаты смысл происходящего на поле боя. От пешки, которую передвигают сверху, мало толку, особенно если сама ситуация нестандартная и нужно искать выход из создавшегося положения. Такое доверие к солдату имеет и обратный эффект — у него появляется доверие к полководцу. В нашем случае — доверие к врачу, ощущение, что он «свой», а значит, предсказуемый и безопасный человек. Такое отношение лишает страх питающей его почвы. В случае Изабель так и произошло:
«Доктор… сам пришел к тебе в палату, чтобы поставить катетер, и, поскольку ты ему полностью доверяла, у тебя и страха никакого не было»[87].
Кроме страхов, которые можно назвать психологическими, есть страх иного рода — глубинный, онтологический[88]. Причины первых могут отличаться от ребенка к ребенку, от ситуации к ситуации. Справиться с ними или уменьшить их интенсивность можно рассказом о предстоящей процедуре или психотерапевтической работой. Тот страх, о котором идет речь сейчас, имеет другое происхождение, его причины залегают гораздо глубже. Он проявляет себя уже в страхе неопределенности. Что за ним стоит? Отсутствие понимания, что будет дальше, в будущем. Но этот страх — не страх будущего. Ребенок боится, что этого будущего не будет, а вместо него возникнет пустота, ничто. Эти переживания всегда сопровождают моменты встречи с серьезной болезнью. И не только потому, что недуг — это что-то новое, разрывающее привычный ход жизни. Через болезнь ребенок соприкасается с тем, что стоит за этим явлением, а это, в конечном итоге, встреча со смертью как границей земного бытия. Тайна этого рубежа и заставляет трепетать сердце ребенка.
Отказ от своего тела
Таинственность и неподвластность болезни непосредственно ощущаются ребенком. Ведь болезнь, это неподконтрольное «нечто», находится где-то внутри его собственного тела. Более того, оно не просто находится там, но еще и как-то связано с телом. Это ощущение в большинстве случаев, конечно, не осознается. На уровне сознания связь болезни с происходящим в теле может даже отрицаться ребенком, что превращается в попытки отстраниться от болезни с помощью соображений типа «всему виной микробы» или «что-то сломалось, пусть они чинят». Но, исключенный из осознания, недуг не оставляет в покое, заявляя о себе необъяснимой, метафизической тревогой и трепетом.
Поэтому при серьезных симптомах болезни дети могут терять доверие к телу. Прямо так и говорят:
«…раньше я, не задумываясь, доверял телу, а теперь нет. Потому что я не знаю, какой сюрприз оно преподнесет в следующий раз».
Тело начинает восприниматься не просто как непонятное, а как таящее в себе опасность, что вызывает у ребенка желание отстраниться от него. И дальше начинается процесс диссоциации[89]. Тело, например, начинает казаться некрасивым. Целиком или частями. Дети перестают смотреться в зеркало, им не нравится то, что они там видят:
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
