взмахом руки угомонил толпу. Крики уходили с Арены, как кровь в песок. Когда установилась тишина, жрица заговорила:
– Рано или поздно мы забудем.
Десять тысяч тел подались вперед, чтобы лучше слышать.
– Долгие лета свободы, почитания своих богов в своем городе, и мы забудем, что так было не всегда. Сегодня здесь есть дети, не жившие на свете, когда аннурцы расхаживали по городу, вышибали двери, отбирали наших кумиров, решали, какие легенды нам повторять, какие песни петь, какими святыми именами клясться. – Она двинулась шагом по краю помоста. – Зачем еще нам это нужно…
Жрица указала на песок, на ожидающих в своих отсеках Достойных, на накрывшую все это невидимую чашу Арены.
– Чтобы не забывать. Эти воины напоминают нам, что никто не рождается свободным. Никто не имеет права на свободу. За нее надо сражаться, ее надо захватывать снова, снова и снова, каждый год, каждый день, каждый миг. – Она обошла полный круг и снова заговорила: – Сегодня нам дано еще одно напоминание. Большинство наших Достойных – домбангцы. Большинство, но не все.
Развернувшись, жрица нацелила палец на отсек Коземорда.
– В эту ночь аннурский солдат будет сражаться в круге плечом к плечу с двумя жрецами аннурской богини.
Молчание прорвалось шиканьем и воплями. Ванг Во дождалась, пока шум не уляжется.
– Кое-кто из собратьев-жрецов уверял меня, что это ошибка. Неверных, говорили они, нельзя допускать к священному состязанию. Я не согласна. Мы в Домбанге так давно не видели чужеземных солдат, что некоторые забыли об их существовании. Мы убедили себя, что Аннур слаб, глуп, изначально обречен. – Она покачала головой. – Посмотрите, как сражаются эти воины, и скажите мне, похожи ли они на слабаков и глупцов? Возможно, они погибнут, но их присутствие напомнит вам, что кто-то – будь то Аннур, племена Поясницы, пираты, кто угодно – всегда ждет случая отобрать вашу свободу. Сколько бы вы ни высмеивали их, я им благодарна, как благодарна тем крокодилам, что много лет пытались оторвать мне руку или ногу; как благодарна богам, которые лишили меня руки…
Ванг Во помолчала, воздев культю.
– Они напоминали мне: не забывай, не позволяй себе разлениться. Вот почему трое аннурцев выступят в первом поединке этих святых дней.
– В первом, – пробормотал Мышонок.
Мгновение тишины, и Арену прорвало воплями. Слов Рук не разбирал, но слышал ярость, нетерпение, звериный голод десяти тысяч голосов. И чувствовал, как в ответ что-то поднимается в нем самом, как горечь перерастает в готовность к бою.
– Сомнительно, чтобы они ухватили тонкий смысл ее выступления, – заметил Тупица.
– Они хотят видеть нашу смерть, – сказал Рук.
– Смею посоветовать, – вмешался Коземорд. – Разочаруйте их.
– С кем мы деремся? – спросила Бьен.
– Она выберет таких, чтобы показать пример, – ответил Талал. – Одно дело – выставить пару аннурских пугал…
– Мы не аннурцы, – перебил Рук.
Солдат взглянул ему в глаза.
– Сегодня – аннурцы. И верховная жрица на нашем примере хочет показать две вещи: во-первых, мы все еще опасны, и во-вторых, – нас можно убить. Она выставит против нас сильных бойцов.
– О!.. – вырвалось у Бьен.
Сдержанное восклицание, как если бы она заметила на рынке давнюю приятельницу.
Ванг Во не покинула помоста, но указывала теперь на запад, на отсек на дальней стороне круга.
– Кочет, – сказал Рук; в жилы ему плеснул горячий яд.
– Следовало ожидать, – медленно кивнул Талал.
Когда толпа унялась, Ванг Во заговорила снова:
– Против аннурцев в первом поединке нынешних святых дней я ставлю троих, подготовленных Ло Дао. Вам незнакомы имена, данные им родителями, поэтому я назову их теми, что вы знаете: Кочет, Змеиная Кость и Жаба.
Чудовище крякнула, как от удара.
– Удачей не назовешь, – заметил Тупица.
Рук, никого не слушая, вглядывался через песок туда, где покидали свой отсек трое Достойных.
Гребень черных волос на голове у Кочета так и сверкал; сверкали и бубенчики у него на запястьях и лодыжках, и зубы в улыбке. Он, как обычно, был обнажен до пояса, мускулы смазаны маслом. В отличие от многих Достойных, он казался расслабленным, готовым ко всему и довольным. Помахав толпе, Кочет запрокинул голову и громко прокукарекал. Десять тысяч домбангцев закукарекали в ответ. Рядом с Кочетом сжимал кулаки Жаба. Змеиная Кость подняла руку. Рук с трудом разглядел в ней подвешенную за хвост мышь. Зверек дергался и бился. Женщина поднесла его к глазам и, выпустив, подхватила зубами. Рук не услышал, но представил, как хрустят у нее на зубах косточки и лопаются внутренности. Ему и самому приходилось так закусывать – когда-то. Выпуская струйки крови из уголков рта, Кость сделала два жевательных движения и проглотила. Толпа встретила это восторгом, превосходящим даже доставшийся Кочету. Тот как будто не был в обиде. Пока Змеиная Кость утирала кровь с подбородка, Кочет скользнул взглядом по рядам трибун и остановил его на тройке Рука. Он поманил их к себе корявым пальцем.
– Вот дерьмище, – сказала Чудовище.
– Дерьмище, – поддержал Мышонок.
Конечно, они были правы. Из всех троек Кочет со Змеиной Костью и Жабой представляли наибольшую опасность. Рук видел, как они во дворе разделываются с другими тройками – неизменно с оскорбительной легкостью. Осознав это, он должен был ужаснуться. Но, заглянув в себя, нашел только темное алчное желание. Этот бой будет совсем не похож на отборочные поединки. Змеиная Кость и Кочет ошибок не допустят. Жаба не запаникует. Не будет времени медлить и прощупывать. Рук понял, что рад этому.
Месяц за месяцем, с самого пожара в храме, он цеплялся за свою веру, силился удержать ускользающую от него богиню. Даже когда насмерть бился с Санг Бычихой, даже когда сеть стягивалась у него на горле, ему выпадали мгновения – доли удара сердца, но все же время усомниться, заколебаться, возненавидеть то, что он делал. Был вынужден делать.
Сейчас, ступив на песок, он понял, как устал от сомнений и колебаний. Наверное, из него получился бы служитель Эйры, настоящий служитель, но Рук упустил возможность. Он мог бы не возвращаться в дельту, не сопротивляться погромщикам в горящем храме, не давать отпора другим Достойным. Богиня испытывала его, и он провалил испытание. Он проваливался раз за разом, но до этой минуты еще искал обратный путь в благодать Эйры, уверял себя, что им не придется никого больше убивать, что они сумеют выбраться с Арены, затеряться в дельте…
Он ошибался во всем.
Даже если бы побег удался, Рук нес гниль в самом себе. Не Арена виновата, и не дельта, не Кочет, и не жители Домбанга. Давняя жажда насилия вросла в него, и жить без нее он не мог, как не живут без легких или без сердца.
Рук
