«Искусство и нравственность: Новые Grübelein по поводу старого вопроса» (1861): «В “искусстве для искусства” я не видел, да и до сих пор видеть не могу ничего, кроме праздной игры в слова, звуки или краски; в искусстве, рабски отражающем жизнь без осмысления ее разумным (но не рассудочным) светом, – ничего, кроме ненужного и бледного повторения жизни, к которому – и притом только к которому – прямо относится известное положение г. Чернышевского, что красавица нарисованная никогда не может быть так хороша, как настоящая, и что яблоко на картине никогда не может быть вкусно, как яблоко на яблоне» (Григорьев, Ап. Искусство и нравственность. М.: Современник, 1986. С. 264). Высказывание Ап. Григорьева основывается на следующем тексте Чернышевского: «Наше искусство до сих пор не могло создать ничего подобного же апельсину или яблоку» (Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений: В 16 т. М., 1940. Т. 2. С. 38). Центральный тезис эстетики Чернышевского оспаривал и Ф.М. Достоевский в статье «Господин, или Раскол в нигилистах» (1864): «Положим, яблоко натужное едят, но яблоко нарисованное для этого именно и нарисовано, чтоб на него смотреть, а не есть» (Достоевский, Ф.М. Поли. собр. Т. 20. С. 108).
С. 467. …«никто более не чувствовал себя счастливым, пока не видел всех окружающих страдающими». – Розанов цитирует отрывок (с небольшой неточностью) сочинения Сильвиана «О правлении Божьем» (кн. V. 4–9), которое в русском переводе включил Стасюлевич в свою знаменитую хрестоматию. Ср.: «Большая часть людей заражена новым неизмеримым злом: никто не считает себя счастливым, пока не видит других несчастными» (Стасюлевич, М.М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В 3 ч. СПб., 1893–1865. Ч. 1. 3-е изд. 1902. С. 73).
С. 553. Порт-Рояль — точнее: Пор-Рояль, первоначально знаменитый женский монастырь, переехавший затем в Париж. Во времена 17 в. место деятельности янсенистов (последователей голландского богослова Корнелия Янсена, 1585–1638).
Примечания
1
Цитируем по 1-му изданию: О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания Вас. Розанова. М.: Типография Э. Лисснера и Ю. Романа. Арбат, дом Платонова, 1886. На экземпляре, которым мы пользуемся благодаря В. Г. Сукачу, автограф: «Уважаемому и дорогому наставнику Константину Ивановичу Садокову с признательностью и любовью свой труд бывший ученик (1872—78) Василий Розанов. Брянск, 19 ноября 1886 года».
2
«Не победа науки есть то, чем отличен наш 19-й век, но победа научной методы над наукой» (Ницше. Воля к власти. № 466).
3
Здесь, как и всюду далее, слово «наука» будет употребляться не в смысле того, что существует под этим именем, но в значении того, что существовало ранее разделения знания на науку и философию и что должно было бы существовать теперь, если б не было этого разделения. Этого, теперь уже двусмысленного, слова нельзя избежать, говоря о Понимании, заменяющем – науку ли, философию ли, трудно сказать, – вследствие недостающего в них и возмещающем недостаток.
4
Но не указание рода и вида, к которому принадлежит определяемое, как это утверждают. И в самом деле, название вида всегда есть собственно указание видового признака, т. е. именно постоянного в определяемом и исключительного в нем; название же рода не имеет значения, что видно из того, что оно изменяется (напр., «человек есть животное разумное», «человек есть существо разумное» и т. д.). Факт же, что в определении всегда есть то, что иногда бывает именем рода, объясняется просто грамматической необходимостью: имя постоянного и исключительного признака всегда выражается в имени прилагательном, которое должно быть отнесено к чему-нибудь; в определении этою грамматическою опорою, не имеющею действительного значения, и служит так называемое имя рода, – что видно из того, что его можно совершенно выпустить, заменив местоимением нечто: «человек есть нечто разумное и нравственное».
5
Обыкновенное в геометриях определение прямой как кратчайшего расстояния между двумя точками не есть ни первоначальное, ни совершенное определение; оно не первоначально, потому что указывает на свойство ее, вытекающее из ее природы и выведенное из нее (тожество в направлении); оно несовершенно, потому что, не раскрывая природы определяемого, указывает только его признак и содержит еще в себе понятие о точках, чуждое и внешнее для понятия о линии.
6
По Юму: «Причина явления есть неизменное предыдущее явления, следствие явления есть неизменно последующее за явлением»; по Броуну: «Причина есть совокупность предыдущих, за которыми всегда следует и будет следовать явление, называемое следствием»; по Д.С. Миллю: «Причина есть совокупность предыдущих, за которыми неизменно и безусловно следует какое-нибудь явление».
7
Всякий предмет имеет двоякую ценность – естественную и рыночную. Под первою я разумею его внутреннюю постоянную ценность без отношения к спросу и предложению, под второю – ценность его в продаже, отступающую от естественной под влиянием спроса и предложения. Первая равна ценности труда, необходимого для вторичного воспроизведения данного продукта, но не труда, на него потраченного, – что ясно из высокой цены случайно (без труда) найденных, напр., драгоценных камней и из превышающей всякую меру цены художественных произведений старых великих мастеров. Если эту естественную цену мы обозначим через а, то рыночная цена выразится простои формулой ma/n, где m есть количество спрашиваемых на рынке продуктов, тожественных с данным, а n есть количество предлагаемых. В приводимом примере причинного сосуществования речь идет о рыночной ценности.
8
Мы рассматриваем здесь только те случаи, когда, отцветши, растение умирает; явление же периодического цветения многолетних растений, как более сложное, не противореча делаемым теперь объяснениям, нуждается в дополнениях к ним, которые и будут сделаны ниже.
9
Любопытно, что единственную, хотя и неполную аналогию с организмами мы находим только в мире искусственно сделанных человеком вещей, и притом неполнота аналогии зависит здесь от этих последних: вещи, приготовленные человеком, – одни из всего существующего – имеют сходство с организмами, но в них, в этих вещах, есть некоторый недостаток в сравнении с ними. Так, во всякой искусственно приготовленной вещи, как и в организме, есть «своеобразие и целесообразность» частей, напр., в карандаше графит не то же, что дерево, и не для того же, для чего оно. Так же в столе, доме и во всем прочем. Искусственно сделанным вещам недостает только жизни. И эта аналогия также подтверждает нашу мысль о разумной целесообразности, скрытой в организмах: оказывается, что единственное, что сходно с
