На долю секунды их взгляды встретились, затем он отвел глаза.
Во время ее рассказа из пламени камина выкатилось поленце и теперь медленно тлело в стороне. Джонатан встал, взял кочергу и перекатил полено в огонь. Затем выпрямился и взглянул на висевший над камином портрет немолодого седоусого мужчины в форме бойскаута. Это был лорд Баден-Пауэлл, который променял сытую и комфортную жизнь в Англии на жизнь в кенийской глубинке.
Джонатан был озадачен. Что было такого в этой стране, что она заставляла людей совершать подобные поступки? Какая магия заставляла людей отказываться от жизни в комфорте?
Он повернулся и посмотрел на Дебору. Она сидела на краю дивана, напряженная, словно готовая сорваться с места и бежать. Руки крепко сцеплены перед собой; лицо искажено от боли. Он знал это выражение: оно появлялось на ее лице каждый раз, когда она стояла перед пациентом отделения реанимации, следя за мониторами.
— Почему ты никогда не говорила мне об этом, Дебби?
Она посмотрела на него полным боли взглядом.
— Я не могла, Джонатан. Мне было стыдно. Я чувствовала себя такой… грязной и просто хотела забыть о прошлом и начать жизнь с чистого листа. К чему было ворошить былое? Я не думала, что когда-нибудь вернусь в Кению.
— В том, что ты сделала, нет ничего страшного, Дебби, — тихо сказал он. — Это даже не было обманом, ты просто скрыла от меня неприятные моменты своего прошлого.
— Но это еще не все. Я думала, что я наполовину африканка, Джонатан. Но я не говорила тебе об этом. Я сказала, что у меня не может быть детей. Это неправда. Просто я не хотела иметь детей. Я боялась, что черная кровь победит, и все узнают обо мне правду.
— Ты могла рассказать мне об этом, Дебби. Ты же знаешь, что мне плевать на то, какого цвета у человека кожа.
— Да, сейчас я об этом знаю. Но тогда, когда мы только начали встречаться, я не была в этом уверена. Поэтому и сказала тебе ту же ложь, что говорила всем остальным. Что якобы у меня эндометриоз.
— Но потом, Дебби? Когда мы поняли, что любим друг друга, когда решили пожениться. Ты могла сказать мне об этом тогда.
Она опустила голову.
— Я собиралась. Но потом ты рассказал мне о Шерон — женщине, на которой ты чуть было не женился. О том, что она обманула тебя.
Джонатан взорвался.
— Ты обвиняешь меня? Ты хочешь сказать, что это я заставил тебя пойти на обман?
— Нет, Джонатан!
— Боже, Дебби! — Он повернулся к камину спиной и подошел к окну. Постоял, засунув руки в карманы и смотря на хлещущий за окном дождь.
— Я боялась, — сказала она. — Боялась, что если скажу тебе о том, что солгала, то потеряю тебя.
— Ты думала, что наши отношения такие хрупкие? — спросил он, глядя на ее отражение в окне. — Ты так плохо думала обо мне? Ты думала, что я такой легкомысленный?
— Но Шерон…
Он резко повернулся.
— Дебби, это было семнадцать лет назад! Мне тогда было двадцать лет! Я был молодым, нетерпимым, высокомерным сукиным сыном! Боже правый, хотелось бы думать, что я изменился с тех пор. По крайней мере, я так думал. Я думал, что стал разумным человеком и что ты считала меня таким.
— Но когда ты сказал мне о ней…
— Дебби, — произнес он, пересекая комнату и садясь рядом с ней. — Мы с Шерон были эгоистичными юнцами. Ее ложь была непростительной. Своей ложью она не просто обманула меня, она причинила мне боль. Ты же своей ложью, Дебби, хотела лишь защитить себя и защитить меня. Неужели ты не видишь разницы?
Она молча покачала головой.
— Боже, — тихо произнес он. — Дебби, я думал, ты знаешь меня гораздо лучше. Я люблю тебя, люблю так сильно, что мне наплевать на твое прошлое, каким бы оно ни было. Ты должна была знать это и рассказать мне об этом давным-давно. Я бы помог тебе разобраться с твоими проблемами.
— Именно это я сейчас и пытаюсь сделать, Джонатан. Я вернулась в Кению не столько ради того, чтобы встретиться с Мамой Вачерой, сколько ради того, чтобы выяснить, кто я есть. Дневник тети Грейс немного помог мне с этим. По крайней мере я узнала историю своей семьи. Но я по-прежнему ощущаю себя человеком без… корней. Я не знаю, где мой дом.
Он внимательно посмотрел на ее лицо, увидел честный взгляд ее глаз. Он взял ее руки в свои и сказал:
— Боже, Дебби, я люблю тебя. Я хочу помочь тебе. Ты должна была сказать мне об этом по телефону. Ты так странно говорила, что я заволновался. Поэтому я отменил все свои намеченные операции, самые неотложные из них попросил провести Симпсона. Всю дорогу сюда на этом чертовом самолете я думал о том, что же могло случиться. Бог свидетель, это несколько не то, чего я ожидал. Но по крайней мере это не так ужасно по сравнению с тем, что я себе нафантазировал. — Увидев, что Дебора молчит, он спросил: — Это еще не все?
Она кивнула.
— В чем еще дело?
— В Кении, Джонатан. Мне кажется, нет, я уверена в этом, что я должна остаться здесь и помогать людям. За эти несколько дней я увидела столько нищеты, столько больных людей, живущих в нечеловеческих условиях. За исключением нескольких небезразличных к бедам других людей, как те монахини в миссии. «И Кристофер», — подумала она, вспоминая, каким беспомощным он казался со своим медицинским саквояжем и толпой доведенных до отчаяния людей. — Никому и дела нет до того, сколько несчастья и страданий в этой стране. Я не могу объяснить тебе, что мной движет, я просто чувствую, что должна остаться здесь и использовать свои медицинские навыки, как это делала тетя Грейс.
— Людям во всем мире нужна наша помощь, Дебби. Не только в Кении. А как же наши пациенты в Сан-Франциско? Неужели они нуждаются в тебе меньше, только потому что они белые и живут в Америке?
— Да, — честно ответила она. — Потому что в Америке больше докторов и лучше развита медицина.
— А какое до этого дело Бобби Дилани?
Дебора отвела взгляд.
Бобби Дилани был девятилетним мальчиком, который сражался за свою жизнь в ожоговом отделении больницы. Его мать, оказавшаяся душевнобольным человеком, намеренно подожгла его. Дебора была одним из лечащих его врачей. Получив ожоги третьей степени, когда площадь пораженных участков составляла более девяноста процентов его тела, Бобби жил в невероятных муках и страданиях, как душевных, так и физических, в стерильном отсеке, где все контакты с людьми осуществлялись через резиновые перчатки, а все лица, которые он видел, были спрятаны за белыми масками. По каким-то непонятным причинам Бобби выделил из команды врачей доктора Дебби и стал считать ее своим единственным другом. То, как загорались глаза на его несчастном, обезображенном лице каждый раз, когда она входила к нему…
— Ты же знаешь, что он не будет говорить ни с кем другим, кроме тебя, — сказал Джонатан. — Ты же знаешь, что он живет твоими визитами. Есть и другие пациенты. Все они заслуживают твоего внимания, Дебби.
