Она не сопротивлялась. Он целовал ее в рот, щеки и шею, делая глубокие вдохи между поцелуями. Она не закрывала глаза, глядя на него как-то безучастно, и то, что она видела, смутно напоминало ей лицо зубного врача, обрабатывающего верхний задний зуб.
Затем Конрад вдруг просунул ей в ухо язык. Ее точно пронзило электрическим током. Будто вилку вставили в розетку, ярко вспыхнул свет, она обмякла, и горячая кровь побежала по жилам; ею овладело безумие. Это было то прекрасное, безудержное, отчаянное, пылающее безумие, которое так часто возбуждал в ней когда-то Эд, едва коснувшись ее рукой. Она обвила шею Конрада руками и принялась целовать его с гораздо большим жаром, чем он, и хотя поначалу у него был такой вид, будто он опасается, как бы она не проглотила его живьем, ему удалось восстановить душевное равновесие.
Анна не имела ни малейшего представления, как долго они обнимались и целовались с такой страстью, но, должно быть, довольно долго. Наконец-то она снова испытала такое счастье, неожиданно обрела такую… такую уверенность, такую безграничную уверенность в себе, что ей захотелось сорвать с себя одежду и станцевать посреди комнаты какой-нибудь дикий танец для Конрада. Но подобной глупости она не совершила. Вместо этого она просто поплыла к кровати и уселась на краю, чтобы перевести дух. Конрад быстро сел рядом с ней. Она склонила голову ему на грудь и сидела, вся пылая, пока Конрад гладил ее волосы. Затем она расстегнула одну пуговицу на его рубашке, просунула руку и положила ее ему на грудь. Она чувствовала, как сквозь ребра бьется его сердце.
— Что я здесь вижу? — спросил Конрад.
— Что ты видишь, где, мой дорогой?
— У тебя на голове. Тебе нужно последить за этим, Анна.
— Последи за этим сам, дорогой.
— Я серьезно говорю, — сказал он. — Знаешь, на что это похоже? Это похоже на первый признак облысения.
— Хорошо.
— Нет, это нехорошо. У тебя же воспаление волосяных мешочков, а это является причиной облысения. Такое часто встречается среди женщин зрелого возраста.
— О, заткнись, Конрад, — сказала она, целуя его в шею. — У меня просто роскошные волосы.
Она приподнялась и сняла с него пиджак. Затем развязала галстук и швырнула его через комнату.
— У меня сзади на платье есть маленький крючок, — сказала она. Расстегни его, пожалуйста.
Конрад расстегнул крючок, потом молнию и помог ей выбраться из платья. На ней была довольно красивая бледно-голубая комбинация. Конрад был в обыкновенной белой рубашке, какие носят врачи, но ворот ее уже был расстегнут, и это его устраивало. По обеим сторонам его шеи прямо вверх тянулись две жилки, и, когда он поворачивал голову, жилки шевелились под кожей. Это была самая красивая шея, которую Анна когда-либо видела.
— Давай все делать очень медленно, — сказала она. — Давай сводить друг друга с ума от нетерпения.
Его взгляд задержался на мгновение на ее лице, потом скользнул вдоль ее тела, и она увидела, что он улыбнулся.
— А не заказать ли нам бутылку шампанского, Конрад? Это было бы очень кстати. Я попрошу, чтобы нам принесли ее в номер, а ты спрячешься в ванной, когда ее принесут.
— Нет, — сказал он. — Ты уже достаточно выпила. Встань, пожалуйста.
Тон, каким он это произнес, заставил ее тотчас же подняться.
— Иди сюда, — сказал он.
Она приблизилась к нему. Он по-прежнему сидел на кровати; не вставая, он протянул руки и начал снимать с нее все, что на ней оставалось. Он делал это медленно и осторожно. Лицо его неожиданно сделалось бледным.
— Боже мой, дорогой, — воскликнула она, — это же замечательно! У тебя из каждого уха торчит по пучку волос! Ты знаешь, что это значит? Это верный признак огромной потенции!
Она наклонилась и поцеловала его в ухо. Он продолжал раздевать ее лифчик, туфли, пояс, трусики и наконец чулки; все это он бросал грудой на пол. Сняв второй чулок и бросив его, он отвернулся от нее, словно ее и не существовало, и стал раздеваться сам.
Ей показалось несколько странным, что она стоит перед ним обнаженная, а он даже не смотрит на нее. Такое, наверное, бывает с мужчинами. Эд, возможно, был исключением. Откуда ей знать? Конрад сначала снял свою белую рубашку, после чего, аккуратно сложив ее, поднялся и, подойдя к креслу, повесил ее на подлокотник. То же самое он проделал с майкой. Потом снова сел на край кровати и начал снимать ботинки. Анна стояла неподвижно, не сводя с него глаз. Его неожиданная перемена в настроении, молчание, странная сосредоточенность — все это внушало ей какой-то трепет, а вместе с тем и возбуждало. В его движениях была какая-то скрытность, нечто вроде угрозы, будто он был каким-нибудь красивым животным, крадущимся за добычей. Скажем, леопардом.
Она зачарованно следила за ним. Она смотрела на его пальцы, пальцы хирурга, которые сначала ослабили, а потом развязали шнурки левого ботинка, после чего сняли его с ноги и аккуратно поставили под кровать. Затем наступила очередь второго ботинка. Затем — левого и правого носков, причем оба с предельной тщательностью укладывались на носки ботинок. Наконец пальцы подобрались к верхней части брюк, расстегнули одну пуговицу и принялись манипулировать с молнией. Брюки, будучи снятыми, были сложены по стрелкам и отнесены к креслу. За ними последовали трусы.
Конрад, теперь уже совсем раздетый, медленно вернулся к кровати и сел на край. Потом он наконец повернул голову и заметил ее. Она стояла и… дрожала. Он неторопливо оглядел ее. Затем вдруг выкинул руку, схватил ее за запястье и резким движением опрокинул на кровать.
Наступило громадное облегчение. Анна обхватила его и крепко прижалась к нему, очень крепко, потому что боялась, что он покинет ее. Она смертельно боялась, что он ее покинет и уже никогда не вернется. И так они и лежали: она прижималась к нему, словно он был единственным на свете живым существом, к которому можно прижаться, а он, необычайно тихий, сосредоточенный, медленно освобождался от объятий и одновременно касался ее в разных местах своими пальцами, этими своими искусными пальцами хирурга. И снова ею овладело безумие.
То, что он делал с нею в последующие несколько минут, вызывало у нее и ужас, и восторг. Она понимала, что он просто-напросто подготавливает ее, или, как говорят в больнице, готовит непосредственно к операции, но, Бог свидетель, она никогда не знала и не испытывала ничего даже отдаленно похожего на то, что с ней происходило. А происходило все необычайно быстро, и, как ей показалось, всего лишь за несколько секунд она достигла того умопомрачительного состояния, когда вся комната превращается в ослепительный пучок света, который вот-вот разорвется, едва коснешься его, и разнесет тебя на кусочки. В этот момент с ловкостью хищника Конрад перебросил свое тело на нее для заключительного акта.
И тут Анна почувствовала, будто страсть вырывается из нее и из тела медленно тянут длинный живой нерв, длинную живую наэлектризованную нить, и она закричала, моля Конрада, чтобы он не останавливался, и тут услышала доносившийся откуда-то сверху другой голос, и этот другой голос звучал все громче и громче, все настойчивее и требовательнее:
