Послышался шелест травы. Энциклопедия воспользовался тем, что остался без присмотра, и улепетывал без оглядки, направляясь к ближайшей роще ружейных деревьев.
— Это был Александер, — сказала Нелли за спиной Макензи, — Больше он нас не потревожит.
Фактор Нельсон Харпер раскуривал трубку, когда прозвучал сигнал видеофона. Испуганно вздрогнув, он щелкнул переключателем. На экране появилось лицо Макензи — грязное, потное, искаженное страхом. Не тратя времени на приветствия, Макензи заговорил:
— Отменяется, шеф. Сделка не состоится. Я не могу забрать деревья.
— Ты должен их забрать! — рявкнул Харпер, — Я уже связался с Землей, и дело закрутилось. Они себя не помнят от радости и пообещали, что корабль вылетит к нам в течение часа.
— Ну так свяжитесь снова и скажите, что все сорвалось, — буркнул Макензи.
— Ты же уверял, что все на мази, никаких осложнений не предвидится! Или не ты клялся доставить их, даже если тебе придется ползти всю дорогу на четвереньках?
— Я, я, — отозвался Макензи, — кто же еще? Но тогда я не знал того, что знаю сейчас.
— Компания сообщила о нашей удаче всей Солнечной системе, — простонал Харпер, — Радио Земли ведет через Меркурий передачу на Плутон. Какой-нибудь час спустя все мужчины, женщины и дети узнают, что на Землю везут музыкальные деревья. Мы ничего не можем поделать, понимаешь, Макензи? Мы должны забрать их!
— Я не могу, шеф, — упорствовал Макензи.
— Но почему? — возопил Харпер. — Ради всего святого, почему? Если ты не…
— Потому что Нелли сжигает их. Она отправилась в Чашу с огнеметом в руках. Скоро на планете не останется ни одного музыкального дерева.
— Останови ее! — взвизгнул Харпер. — Чего ты ждешь, беги и останови ее! Как угодно, хоть расплавь на месте, я разрешаю. Эта дура…
— Я сам приказал ей, — перебил Макензи, — Вот закончу с вами и пойду помогать.
— Ты что, спятил? — вконец разъярился Харпер, — Идиот полоумный! Да тебя съедят живьем! Скажешь спасибо, если…
На экране мелькнули две руки. Они сомкнулись на горле Макензи и поволокли того прочь. Экран опустел, но не совсем, на нем что-то мельтешило. Впечатление было такое, будто прямо перед видеофоном идет жестокая драка.
— Макензи! — закричал Харпер, — Макензи!
Внезапно экран словно разлетелся вдребезги.
— Макензи! — надрывался фактор. — Макензи, что происходит?
Экран ослепительно вспыхнул, взвыл, точно баньши, и погас. Харпер застыл как вкопанный с микрофоном в руках. Его трубка валялась на полу, из нее сыпались тлеющие угольки. В сердце фактора мало-помалу закрадывался страх, холодная и скользкая змея; страх терзал Харпера и насмехался над ним. Он знал, что за такое Компания снимет с него голову. Лучшее, чего можно было ожидать, это ссылки на какую-нибудь третьеразрядную планетку в должности чернорабочего. Пятно на всю жизнь; человек, которому нельзя доверять, который не справился со своими обязанностями и подмочил репутацию Компании.
Впрочем, подождите-ка! Если он доберется до Чаши Гармонии довольно быстро, то сумеет положить конец безумию, сумеет по крайней мере сохранить хотя бы несколько деревьев. Слава богу, флайер на месте. Значит, через полчаса он будет в Чаше.
Харпер кинулся к двери, распахнул ее настежь, и тут что-то просвистело возле его щеки, ударилось о косяк и взорвалось, оставив после себя облачко пыли. Он инстинктивно пригнулся, и следующая пуля лишь чиркнула по волосам, зато третья угодила прямо в ногу. Он повалился навзничь; четвертая пуля взорвалась прямо перед самым его носом. Харпер кое-как встал на колени, покачнулся, когда очередной залп пришелся ему в бок, заслонил лицо правой рукой и немедленно получил удар, от которого мгновенно онемело запястье. Им овладела паника: превозмогая боль, он на четвереньках добрался до порога, переполз через него и захлопнул за собой дверь.
Он попробовал пошевелить пальцами правой руки. Те отказывались слушаться. Так, похоже, перелом запястья.
После долгих недель пальбы в белый свет ружейное дерево, что росло напротив фактории, наконец сообразило поправить прицел и стреляло теперь прямой наводкой.
Макензи приподнялся с пола, оперся на локоть, прикоснулся пальцами к саднящему горлу. Салон вездехода виделся неотчетливо, будто в тумане, голова раскалывалась от боли. Он передвинулся назад — ровно настолько, чтобы прислониться спиной к стене. Салон постепенно приобрел более-менее четкие очертания, но боль, похоже, и не думала отступать. В проеме люка стоял человек. Макензи напряг зрение, пытаясь определить, кто это.
— Я забираю ваши одеяла, — резанул слух неестественно высокий голос, — Получите их обратно после того, как оставите в покое деревья.
Макензи разжал губы, однако слова не шли с языка: тот еле ворочался во рту.
— Уэйд? — наконец выдавил он.
Да, он не ошибся, с ним говорил именно Уэйд. В одной руке того болтались живые одеяла, другой он сжимал рукоять пистолета.
— Вы спятили, Уэйд, — прошептал Макензи, — Мы должны уничтожить деревья, иначе человечество неминуемо погибнет. У них не получилось на этот раз, но они наверняка попробуют снова и однажды добьются своего, причем им не придется даже лететь на Землю. Они зачаруют нас через записи: этакая межпланетная пропаганда. Дело несколько затянется, однако результат будет тем же самым.
— Они прекрасны, — произнес Уэйд, — прекраснее всего, что есть во Вселенной. Я не могу допустить их гибели. Вы не смеете уничтожать их!
— Вы что, не понимаете — потому-то они и опасны? — прохрипел Макензи, — Их красота фатальна. Никто не может устоять против нее.
— Я жил музыкой деревьев, — сказал Уэйд, — Вы утверждаете, что она превратила меня всего лишь в подобие человека. Ну и что? Или расовая чистота как в мыслях, так и в действиях — фетиш, который вынуждает нас влачить жалкое существование, несмотря на то что рядом, рукой подать, нам предлагается иной, поистине великий выбор? Мы бы никогда ни о чем не узнали, ясно вам, никогда и ни о чем! Да, они изменили бы нас, но постепенно, исподволь, так, что мы ничего бы не заподозрили. Поступки и побуждения по-прежнему казались бы нам нашими собственными, и никто бы не сообразил, что деревья — не просто музыкальная забава.
— Им понадобились наши механизмы, — проговорил Макензи. — Растения не могут строить машины. При благополучном же для них стечении обстоятельств они ступили бы на новый путь и увлекли нас за собой туда, куда бы мы в здравом рассудке не согласились пойти ни за какие деньги.
— Откуда нам знать, — буркнул Уэйд, — что такое здравый рассудок?
Макензи сел прямо.
— Вы думали об этом? — спросил он, стараясь не обращать внимания на боль в горле и стук крови в висках.
— Да, — кивнул Уэйд, — Поначалу, что вполне естественно, мне стало страшно, но потом я осознал, что страх лишен оснований. Наших детей учат в школе тому или иному образу жизни. Наша пресса стремится формировать общественное мнение. Так чего же мы испугались деревьев? Вряд ли их цель эгоистичнее нашей собственной.
