— Зря ты это сделала, — сказал Гаст, присев на корточки, чтобы собрать обломки модели. — Видишь, сломала, а она стоит денег. Я за нее отвечаю.
Единственным ответом оказался хлопок двери. Подняв голову, Гаст увидел, что Лита ушла.
Ее переполнял гнев, какого она не испытывала ни разу в жизни и даже не подозревала, что такое может быть. Ей сдавило грудь, дышать было тяжело. Как он мог поступить с ней таким образом? Она быстро шла, почти бежала по коридорам Нового города, пока в конце концов не была вынуждена остановиться, прислонившись к стенке, и перевести дух. Ей казалось, что она идет совершенно бесцельно, и, лишь увидев надпись над входом в служебные помещения, она поняла, что стремилась к совершенно определенной цели. ЦЕНТРИНЖКОМ, отвратительное сокращение, обозначавшее Центральную инженерную комиссию. Стоило ли ей входить туда, а если да, то что она могла сказать или сделать? Из помещения вышел незнакомый мужчина и придержал дверь перед нею. Она не собиралась объяснять, что стоит здесь, не зная, что ей делать, поэтому ей оставалось только войти. Прямо перед нею на стене оказался план учреждения. Она нажала кнопку с надписью «Секретариат» и отправилась в ту сторону, куда указала светящаяся линия.
Действительно, это оказалось очень легко. В большом зале, где негромкие звуки, издаваемые канцелярскими механизмами и диктофонами, сливались в ровный мощный гул, работало множество молодых и совсем юных женщин. То и дело входили и выходили разные люди, а она стояла не менее минуты, пока перед нею не возник молодой человек с толстенной папкой, набитой бумагами. Лита заговорила с ним, и он сразу же остановился.
— Вы не могли бы мне помочь? Я ищу э-э-э… мисс Жоржетт Букер. Насколько я знаю, она работает здесь.
— Жоржи? Да, конечно. Вон за тем столом у дальней стены, одетая в белую рубашку или как там она называется. Может быть, мне стоит сказать ей, что к ней пришли?
— Нет, я вам очень благодарна, но не стоит. Я сама поговорю с ней.
Лита выждала, пока он ушел, а затем посмотрела поверх согнутых над столами голов в противоположный конец зала, и у нее вновь перехватило дыхание. Да, это, несомненно, была та самая женщина, в белой блузке с темными волосами и кожей теплого шоколадного цвета. Лита быстро вошла в зал и пошла между столами, выбрав такое направление, которое позволило бы ей пройти рядом с этой женщиной. Подходя ближе, она замедлила шаг.
Она была хорошенькой, этого у нее никак нельзя было отнять. Тонкое лицо с красивыми и четкими, словно сделанными руками искусного скульптора, чертами и тонким прямым носом, только вот слишком уж много косметики, да и губы чересчур густо намазаны лиловой помадой. И крошечные серебряные блестки, усеивавшие одну щеку и спускавшиеся на шею и грудь, просвечивавшие сквозь легкую, тонкую, почти прозрачную ткань блузки.
Почувствовав устремленный на нее взгляд, Жоржетт подняла голову и приветливо улыбнулась Лите, которая поспешно отвернулась и пошла прочь, все время ускоряя шаг.
Когда день начал клониться к вечеру, доктор Ливермор почувствовал, что очень устал. Он очень мало спал минувшей ночью, а тут еще этот визит агента ФБР, который, что ни говори, сильно расстроил и утомил его. А ему еще нужно было следить за лаборантами, наводившими порядок в «баночной» лаборатории. Безусловно, этим людям можно было доверять, они всегда работали на совесть, но все равно, он хотел лично все проверить, когда они закончат. Он сделает это, а потом можно будет немного подремать. Он отодвинул листы бумаги, покрытые сложными схемами генетических кодов, и с усилием поднялся. Он начинал ощущать свои годы. Возможно, пришла пора подумать о том, чтобы присоединиться к своим пациентам, обитающим в тепле и уюте геронтологических этажей. Он улыбнулся этой мысли и не спеша пошел в лабораторию.
В коллективе, которым он руководил, мало задумывались о формальностях, так что, когда он обнаружил, что дверь кабинета Литы закрыта, ему даже не пришло в голову постучать, Его мысли были заняты колбами. Он распахнул дверь и обнаружил, что его помощница рыдает, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки.
— Что случилось? — спросил он, прежде чем успел понять, что, по-видимому, самым мудрым решением было бы бесшумно выйти. До него внезапно дошло, какого рода беды могли так расстроить эту обычно уравновешенную женщину.
Она подняла залитое слезами покрасневшее лицо, и Ливермор закрыл за собой дверь.
— Извините, что я вот так ворвался к вам. Мне следовало постучать.
— Нет-нет, доктор Ливермор, ничего. — Она промокнула глаза платком. — Это вы извините, что вам приходится видеть меня в таком состоянии.
— Ничего особенного. Я думаю, что понимаю, в чем дело.
— Нет, это не по поводу банок.
— Я знаю. Это из-за той девушки, не так ли? Я-то надеялся, что вы ничего не узнаете.
Лита, по-видимому, не слишком хорошо соображала, так как вместо того, чтобы спросить его, откуда ему это известно, снова принялась рыдать при этом напоминании. Ливермор хотел уйти, но никак не мог придумать, как сделать это без неловкости. В данный момент он не испытывал ни малейшего интереса к этой семейной трагедии.
— Я видела ее, — сообщила Лита. — Я пошла туда, бог знает почему, сама не понимая, что делаю. А когда я увидела, кого он мне предпочел… Это было настолько оскорбительно. Растрепа, вульгарная, наверно как раз из таких, какие нравятся мужчинам. Да еще и цветная. Как он мог так поступить?..
Слова снова сменились рыданиями, и Ливермор остановился, держась за дверную ручку. Он хотел уйти, прежде чем она втянет его в эту историю. Увы, не удалось.
— Я помню, вы как-то рассказывали мне об этом, — сказал он. — О том, откуда вы приехали. Откуда-то с юга, если я не ошибаюсь.
От этого вопроса, не имевшего никакого отношения к ее беде, Лита даже перестала плакать.
— Да, из Миссисипи. Из Билокси — это такой маленький рыбацкий городок.
— Я так и думал. И вы выросли с хорошим запасом расовых предрассудков. Самое худшее, что вы можете найти в этой девушке, — то, что она черная.
— Я никогда не говорила ничего подобного. Но бывают такие вещи…
— Нет, никаких таких вещей не существует, если вы имеете в виду расу, или цвет кожи, или религию, или что-нибудь еще в этом роде. Я потрясен тем, что вы, генетик, можете хотя бы предполагать, что расовая принадлежность может иметь хоть какое-то отношение к вашим проблемам. Глубоко потрясен. Хотя, к несчастью, совершенно не удивлен.
— Мне нет до нее никакого дела. Это он, Гаст, это он такое сделал со мной.
— Он не сделал ровным счетом ничего. Помилуй бог, женщина, вы же боролись за равенство, за одинаковую оплату труда, за свободу от рождения детей — и вы все это получили. Так что теперь вам в общем-то нечего жаловаться на то, что мужчина, если вы выкидываете его из своей постели, идет к кому-нибудь еще.
— Что вы хотите сказать? — почти беззвучно спросила она, потрясенная этими словами старика.
