Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
Даренскому была известна карта событий, происходивших не только на южном крыле Сталинградского фронта. От него Новиков узнал подробности кавказской операции, содержание перехваченных переговоров между Гитлером и Паулюсом, узнал неизвестные ему подробности движения группы генерала артиллерии Фреттер-Пико.
– Вот уже Украина, в окно видно, – сказал Новиков.
Он показал на карте:
– Но вроде я поближе других. Только корпус Родина подпирает.
Потом, отодвинув карту, он произнес:
– Ну, ладно, хватит с нас стратегии и тактики.
– У вас по личной линии все по-старому? – спросил Даренский.
– Все по-новому.
– Неужели женились?
– Вот жду со дня на день, должна приехать.
– Ох ты, пропал казак, – сказал Даренский. – От души поздравляю. А я все в женихах.
– Ну, а Быков? – вдруг спросил Новиков.
– Быкову что. Возник у Ватутина, в том же качестве.
– Силен, собака.
– Твердыня.
Новиков сказал:
– Ну и черт с ним, – и крикнул в сторону соседней комнаты: – Эй, Вершков, ты, видно, принял решение заморить нас голодом. И комиссара позови, покушаем вместе.
Но звать Гетманова не пришлось, он сам пришел, стоя в дверях, расстроенным голосом проговорил:
– Что ж это, Петр Павлович, вроде Родин вперед вырвался. Вот увидишь, заскочит он на Украину раньше нас, – и, обращаясь к Даренскому, добавил: – Такое время, подполковник, пришло. Мы теперь соседей больше противника боимся. Вы часом не сосед? Нет, нет, ясно – старый фронтовой друг.
– Ты, я вижу, совсем заболел украинским вопросом, – сказал Новиков.
Гетманов пододвинул к себе банку с консервами и с шутливой угрозой сказал:
– Ладно, но имей в виду, Петр Павлович, приедет твоя Евгения Николаевна, распишу вас только на украинской земле. Вот подполковника в свидетели беру.
Он поднял рюмку и, указывая рюмкой на Новикова, сказал:
– Товарищ подполковник, давайте за его русское сердце выпьем.
Растроганный Даренский проговорил:
– Вы хорошее слово сказали.
Новиков, помнивший неприязнь Даренского к комиссарам, сказал:
– Да, товарищ подполковник, давно мы с вами не виделись.
Гетманов, оглянув стол, сказал:
– Нечем гостя угостить, одни консервы. Повар не поспевает печку растопить, а уж надо менять командный пункт. День и ночь в движении. Вот вы бы к нам перед наступлением приехали. А теперь час стоим, сутки гоним. Самих себя догоняем.
– Хоть бы вилку еще одну дал, – сказал Новиков адъютанту.
– Вы ж не велели посуду с грузовика снимать, – ответил адъютант.
Гетманов стал рассказывать о своей поездке по освобожденной территории.
– Как день и ночь, – говорил он, – русские люди и калмыки. Калмыки в немецкую дудку пели. Мундиры им зеленые какие-то выдали. Рыскали по степям, вылавливали наших русских. А ведь чего им только не дала советская власть! Ведь была страна оборванных кочевников, страна бытового сифилиса, сплошной неграмотности. Вот уж – как волка ни корми, а он в степь глядит. И во время гражданской войны они почти все на стороне белых были… А сколько денег угробили на эти декады, да на дружбу народов. Лучше бы завод танковый в Сибири построить на эти средства. Одна женщина, молодая донская казачка, рассказывала мне, каких страхов она натерпелась. Нет, нет, обманули русское, советское доверие калмыки. Я так и напишу в своей докладной Военному совету.
Он сказал Новикову:
– А помнишь, я сигнализировал насчет Басангова, не подвело партийное чутье. Но ты не обижайся, Петр Павлович, это я не в укор тебе. Думаешь, я мало ошибался в жизни? Национальный признак, знаешь, это большое дело. Определяющее значение будет иметь, практика войны показала. Для большевиков главный учитель, знаете, кто? Практика.
– А насчет калмыков я согласен с вами, – сказал Даренский, – я вот недавно был в калмыцких степях, проезжал всеми этими Китченерами и Шебенерами.
Для чего сказал он это? Он много ездил по Калмыкии, и ни разу у него не возникло злого чувства к калмыкам, лишь живой интерес к их быту и обычаям.
Но, казалось, комиссар корпуса обладал какой-то притягательной, магнитной силой. Даренскому все время хотелось соглашаться с ним.
А Новиков, усмехаясь, поглядывал на него, он-то хорошо знал душевную, притягательную силу комиссара, как тянет поддакивать ему.
Гетманов неожиданно и простодушно сказал Даренскому:
– Я ведь понимаю, вы из тех, кому доставалось в свое время несправедливо. Но вы не обижайтесь на партию большевиков, она ведь добра народу хочет.
И Даренский, всегда считавший, что от политотдельцев и комиссаров в армии лишь неразбериха, проговорил:
– Да что вы, неужели я этого не понимаю.
– Вот-вот, – сказал Гетманов, – мы кое в чем наломали дров, но нам народ простит. Простит! Ведь мы хорошие ребята, не злые по существу. Верно ведь?
Новиков, ласково оглядев сидевших, сказал:
– Хороший у нас в корпусе комиссар?
– Хороший, – подтвердил Даренский.
– То-то, – сказал Гетманов, и все трое рассмеялись.
Словно угадывая желание Новикова и Даренского, он посмотрел на часы.
– Пойду отдохну, а то день и ночь в движении, хоть сегодня высплюсь до утра. Десять суток сапог не снимал, как цыган. Начальник штаба небось спит?
– Какой там спит, – сказал Новиков, – поехал сразу на новее положение, ведь с утра перебазироваться будем.
Когда Новиков и Даренский остались одни, Даренский сказал:
– Петр Павлович, чего-то я недодумывал всю жизнь. Вот недавно я был в особо тяжелом настроении, в каспийских песках, казалось, что уж конец подходит. А что получается? Ведь смогли организовать такую силищу. Мощь! А перед ней все ничто.
Новиков сказал:
– А я все яснее, больше понимаю, что значит русский человек! Лихие мы, сильные вояки!
– Силища! – сказал Даренский. – И вот основное: русские под водительством большевиков возглавят человечество, а все остальное – бугорки да пятнышки.
– Вот что, – сказал Новиков, – хотите, я снова поставлю вопрос о вашем переходе? Вы бы пошли в корпус заместителем начальника штаба? Повоюем вместе, а?
– Что ж, спасибо. А кого же я буду замещать?
– Генерала Неудобнова. Законно: подполковник замещает генерала.
– Неудобнов? Он за границей был перед войной? В Италии?
– Точно. Он. Не Суворов, но, в общем, с ним работать можно.
Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
