закутывающей нижнюю половину лица, захлюпало, забурчало:
— Издравству, худжаин зиофати! Встретились, значит!
В прореху между синей чалмой и тряпкой глядел знакомый глаз, черный, острый, злой. Бадма зябко шевельнул плечами.
— Куда, господин курбаши, путь держите? Опять в Фергану?
— Нет. Не в Фергану.
Он тихо хрипел. И стало понятно, что Кривой курбаши очень болен. Высокомерный потомок кокандских ханов заговорил на русском языке. Удивительно! Он заискивал перед доктором. Бесстрашный, свирепый, он боялся, дрожал за жизнь. Но что не сделает болезнь с человеком.
— Всех разговоров на дырявый пенни, — с трудом выдавил из себя, не поднимая головы, Пир Карам-шах. Он едва выговаривал слова, настолько ослабел от лишений. — Мы хотим уйти. Нам надо спокойно уйти, иначе…
Молиар взвизгнул:
— Вы и пикнуть не успеете!
Однако выглядел он совсем не воинственно.
— Прежде чем вы до нас дотянетесь, — бормотал вождь вождей, — кое-кто из вас отправится на тот свет… и прежде всего вот… очаровательная принцесса.
Сиплым лаем Кривой, видимо, хотел показать, что слова Пир Карам-шаха очень развеселили.
— Что вам пользы от мертвой царевны?! — выпалил он.
— Не смей! — вскрикнул Молиар. Он заслонил собой Монику и смешно растопырил пальцы над костром. Пир Карам-шах даже не удостоил Молиара взглядом и, напряженно посмотрев на доктора Бадму, протянул:
— Что ж, давно мне следовало понять, что и вы, и этот Джелял, и даже он, — взгляд его, полный презрения, остановился на красном, потном лице Молиара, — что вы все не те, за кого себя выдаете. Но принцессу-большевичку вижу впервые.
Он даже попытался изобразить на лице нечто вроде улыбки, но получилась только болезненная гримаса. С унылым любопытством он смотрел на разгоревшееся алым румянцем личико куклы, высовывавшееся из кудлатой шкуры яка, и бормотал:
— Какой просчет! Сами на свою голову выпестовали змею, Белую Змею. И она нас же укусила!
В голосе его можно было уловить иронические нотки, а в руке, лежавшей на коленях, поблескивала вороненым огоньком сталь оружия, и белесые глаза смотрели жестоко, беспощадно. И Молиар истерически закричал:
— Покончить с ними! Они подлецы, убийцы!
— Да, — тихо проговорил Сахиб Джелял, — степь и горы устали носить на себе таких, которые убивают женщин.
— Берегитесь! — вырвалось из горла Пир Карам-шаха. Кривой курбаши рванулся было, но страшно закашлялся, весь сотрясаясь, отхаркиваясь, отплевываясь, и плевки его громко зашипели в раскаленных углях.
Как ни странно, эти звуки сразу же утихомирили всех. Первым заговорил, вернее, засипел Кривой курбаши.
— Худжаин, — обратился он к доктору Бадме, — прикажите этому барабану перестать греметь. На базаре в наши ферганские дни такие шли по медному грошу пучок.
— А, ты сам болтун и трус! Тебе только с женщинами и детьми расправляться, мерзавец!
— У вас нет выбора, — в изнеможении простонал Пир Карам-шах, не сводя угрожающих глаз с Моники. — Что ж поделать, она, принцесса, — выкуп за меня. Отбросим громкие слова.
И Монике показалось, что тень смерти легла на ее лицо.
— Или вы откроете нам дорогу, или…
Напряжение достигло предела. И вдруг заговорила Моника, тихо, но решительно:
— Стреляйте… в него… Я не боюсь… — Потемневшие глаза ее блестели на бледном, как мел, лице, губы крепко, до крови, прикушены.
— Убрать руки! Не стрелять! — Голос Бадмы прозвучал так властно, что все повиновались, даже Пир Карам-шах.
— Не знаю, как голова твоя, Курширмат, уцелела от клинков моих белуджей, — с ненавистью проговорил Сахиб Джелял. — Видно, дрогнула в темноте рука Малик Мамата.
— Отпустите его! — вдруг прозвучал слабый голосок. И все посмотрели на куль из шуб и паласов, в которые была завернута Моника.
— Ого, женщина заговорила, — удивился Пир Карам-шах.
— Он не плохой. Он не сделал мне плохо. Мы ехали через горы, и этот… курбаши оберегал меня.
Доктор Бадма резко остановил ее:
— Разговоры разговорами, а решать надо. В отношении вот этого господина, — он кивнул в сторону Пир Карам-шаха, — мы решение приняли уже раньше. Он свободен и может ехать. Но, предупреждаю, если он когда-либо ступит на землю Советского Союза, с ним мы церемониться не станем. Да он к тому же «провалился» и никого больше не обманет. А теперь вот о нашем старом знакомце.
Он смотрел на Кривого и говорил по-узбекски:
— Курбаши Курширмат объявлен Советским государством вне закона. Тише! Молчать! Преступления Кривого чудовищны. Кривой курбаши зулум — злодей. И таким даже не мстят, их просто уничтожают. — Из-под тряпки, закрывающей рот Кривого, послышалось что-то вроде рычания. — Но своей рукой… Не могу. У меня особые счеты с ним. А потому… Слушай же, господин Курширмат, предлагаю идти со мной. Предстать перед трибуналом. Понести ответ перед народом за свои дела, кровавые дела.
Снова Кривой зарычал:
— Попробуй!
Отлично понимал доктор Бадма всю нелепость своего положения. Заставить Кривого следовать за собой он не имел ни малейшей возможности. И Пир Карам-шах несомненно поддержал бы басмача.
Рисковать не имело смысла.
Понял это и Сахиб Джелял. Он успокоительно заговорил:
— Отложим гнев! Огонь в очаге греет отлично. Я вижу вон там еще один знак мира — чугунный котелок. Обыкновенный котелок! Чугун покрыт коростой копоти, но котелок отлично выполнит свое назначение — сварит пищу путешественникам. Да, есть чему поучиться у горных людей. Они говорят нам: «Мир входящим в горную страну!»
— Вижу, вы больны, изнурены, — обратился доктор Бадма к Пир Карам-шаху. — Вы больше не вождь вождей. И Кривой курбаши более не курбаши. Ваше дело проиграно. Ваше дыханье было ядом. Теперь ваше дыхание дурно пахнет, но безвредно.
— Поэт писал, — подхватил Сахиб Джелял, — «Был я подобен весне, и цветы распускались для меня, но позволил я прийти осени, дал всё иссушить». Были вы вождем вождей — теперь вы вождь теней.
Не удержался, конечно, и Молиар:
— У мусульман на одре смерти не стонут, не охают, а благочестивыми возгласами заглушают боль.
— Мой совет: сдавайтесь! — заключил доктор Бадма. Но он зорко следил за каждым движением Пир Карам-шаха и Кривого. Оба сидели, опустив головы на грудь и не поднимая глаз.
Неожиданно Пир Карам-шах повернулся, взглянул в глубь пещеры и глухо окликнул:
— Эй ты, бездельник!
Из-за спин вьючных ослов вынырнула малиновая чалма:
— Что угодно?
— Вставай! Поехали!
— Ох, господин! Ночь, господин! Мои ишаки, господин, не видят, куда и копыта ставить.
— Вставай! Тебе золотом плачено!
Пир Карам-шах поднялся и пошел из-под гранитного навеса. Кривой курбаши, озираясь, тяжело припадая на ноги, побрел за ним.
— Смотрите на него! Вот он — делатель королей! — гаерничал Молиар. — Где твой арабский конь, повелитель мира? Или у него отросли ослиные уши?
Пир Карам-шах уже стоял на тропинке в вихре снега.
— Иди, иди! — задиристо выкрикивал Молиар. — Тут рядом за скалой
