в истории с наукою и с философиею. И в самом деле, термины «наука» и «философия» нисколько не определяют того, что в них содержится, что ими обозначается: остается совершенно неизвестным, что такое наука, и совершенно неопределенным, что такое философия. Поэтому имена эти прилагает к себе то, что нередко бывает совершенно чуждо всяких научных и всяких философских элементов, что по своей природе не есть даже познание: таково чисто субъективное развитие мыслей в философии, не имеющее ничего объяснить, ничего уразуметь, такова же чистая эрудиция, не имеющая даже объектов познаваемых. Напротив, в термине «понимание» есть определенное значение, и мы живо чувствуем, когда умственная деятельность становится им и когда она перестает быть им; поэтому и в истории Понимание или есть – и тогда оно не извращено, или извращено – и тогда его совершенно нет.
Но есть и другое, более глубокое различие между Пониманием и между наукою и философиею.
Наука и философия причинны в своем основании: они управляются тем, что лежит позади их, что вызывает их к существованию и что их изменяет в истории; по мере того как открываются новые явления и факты, появляются новые науки; по мере того как изменяются исторические настроения, изменяет философия свой характер; ни в какой момент их развития нельзя сказать относительно их будущего ни того, к чему пойдут они, ни того, какими путями они пойдут. Понимание же целесообразно: в нем сознаны границы, до которых пойдет оно, и определены пути, по которым оно достигнет их; оно не блуждание более, для него нет возврата, ему чуждо искание и сомнение; все это в содержимом его, там, где движутся науки и философия, но не в нем самом.
Поэтому что касается до точных наук, то они случайны в своем содержании и развитии: в прошедшем каждая единичная наука возникала тогда, когда открывался какой-либо новый своеобразный порядок явлений и предметов, и в будущем предстоит наукам возникать до тех пор, пока не исчерпается это своеобразие природы; причем остается совершенно неизвестным, какие это будут науки, чего коснутся они. Наука находит свои объекты или если и ищет их, то без всякой определенной мысли о том, что именно такое будет найденное и где его найти; поэтому и существующие классификации точного знания всегда суть не классификации науки, но только наук, тех, какие есть, но не тех, какие возможны и необходимы: они не предвидят будущего, их значение и правильность ограничивается переживаемым моментом науки, они преходящи. Из Понимания удалена эта случайность: ранее, чем познало свои объекты, оно знает и каковы они, и где, и притом до последнего предела своего; все познаваемое распределено уже в нем, лежит содержимым в его формах, но только закрытое еще, непознанное; раскрывать это лежащее внутри его, познавать единичное и строго определенное – это все, что здесь остается разуму.
Наука и философия частичны, множественны и промежуточны: ими не завершается деятельность человеческого разума, они представляют собою блуждание туда и сюда, но не к концу, их много и во всем своем множестве они не изучают ни всего бытия в его целости, ни того частного, что лежит в нем, во всей его полноте: только некоторое и в некотором познают они, но не все во всем, что и в чем доступно познанию; именно исчерпывающего характера недостает им. Напротив, Пониманию присущ этот исчерпывающий характер: вне его нет познаваемых объектов, и в каждом единичном объекте нет познаваемых сторон; и притом оно одно: не только в настоящем, но и в будущем, как возможного, оно не допускает множественности в себе; не может явиться никакого второго Понимания, и, даже если бы изменился самый разум человека в строении своем, если бы в нем возникли иные схемы познавания, чем какие существуют теперь, – Понимание не изменилось бы, не перестроилось, но только к семи учениям о сторонах Космоса в нем прибавилось бы еще восьмое или девятое. Таким образом, оно есть последнее в деятельности разума, то, в чем он может найти успокоение, что способно уничтожить в нем боль непонимания, что для уничтожения этого именно зла – части другого и обширнейшего, которое заложено в человеческой природе, – и появляется как имеющее возместить его благом созерцания истины, неизменной в своем содержании, о непреходящем во времени, законченной.
Комментарии
Настоящий том представляет читателям философский трактат Василия Васильевича Розанова «О понимании», публикацией которого в 1886 г. было положено начало литературной дельности философа и писателя. Сведения о более ранних литературных опытах Розанова довольно отрывочны. Думается, что у Розанова не было обычного для пишущих людей периода бурного юношеского бумагомарания. Это подтверждается и свидетельствами его автобиографических материалов (см.: Розанов В.В. О себе и жизни своей. М.: Московский рабочий, 1990. С. 685–692). Весь период гимназии и первой половины учебы в университете прошли у него под знаком необыкновенного для юноши труда по освоению мировой культуры и напряженного разрешения личных мировоззренческих проблем. «С детства, с моего испуганного и замученного детства, я взял привычку молчать (и вечно думать). Все молчу… и все слушаю… и все думаю… И все, бывало, во мне зреет, медленно и тихо… Я никуда не торопился, “полежать бы”…» (Розанов В.В. Уединенное. СПб., 1912. С. 229). В богатом и отлично сохранившемся авторском архиве писателя есть тетрадка под заглавием «Стихотворения В. Розанова», помеченная августом-октябрем 1879 г. В ней переписаны начисто стихотворения, а также «поэма» «Ева», датированной 1 февраля 1880 г. (см.: Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 419. On. 1. Ед. хр. 241). Кроме этих стихотворных опытов нам неизвестны какие другие творческие начинания Розанова. Однако сам мыслитель в вышеназванных автобиографических материалах говорит о «первом зародыше… последующего умственного развития». Речь идет о проблемах нравственного идеализма, сталкивающихся с бездушной логикой утилитаризма, под влиянием которого находился гимназист Розанов. На втором курсе университета (1879/80 гг.) эти философские искания оформились в статью под названием «Исследование идеи счастья как идеи верховного начала человеческой жизни», которая после окончания университета (1882 г.) была передана в журнал «Русская мысль». О дальнейшей судьбе статьи см. в книге Розанова «Красота в природе и ее смысли и другие статьи 1882–1890 гг.» (в печати).
Среди документов университетской поры сохранилось постановление заседания историко-филологического факультета от 26 марта 1881 г. о присуждении студенту 3-го курса Розанову премии им. Н.В. Исакова за реферат по логике на тему «Основание поведения» с ходатайством перед Советом Московского Императорского университета его подтвердить (см.: Центральный государственный исторический архив г. Москвы. Ф. 418. Оп. 50. Ед. хр. 216. Л. 1), а также выписка из журнала заседаний
