Это здание, несомненно, было храмом. Высокие своды, расписанные странноватыми растениями и летающими существами — не то юношами, не то девушками в бесформенных белых балахонах и отчего-то с крыльями, более всего смахивающими на голубиные. Это было смешно и нелепо, но не отвратительно. Кто бы ни изобразил этих трогательных уродцев, он вряд ли поклонялся злу. Скорее всего, его небогатое воображение так видело существ высших и совершенных. Что ж, не каждому художнику удается понять, что совершенство в отсутствии лишнего, а не в соединении несоединимого…
Стоп! Хороша же я, однако, — стою не знаю где и рассуждаю об искусстве, а ведь мне надо идти. Меня ждут! В этом я была уверена, но кто меня ждет и куда я должна идти, забылось напрочь. Я ничего не помнила. Ни-че-го-шень-ки! Зато я твердо знала, что должна вернуться. Но вот куда? И как?
В храме пахло горелым воском, увядающими цветами и какими-то благовониями. Слишком приторными, на мой взгляд. Сквозь цветные стекла лился свет, и причудливые яркие пятна плясали на светлых колоннах. Мне не было страшно, но как же унизительно и обидно чувствовать себя дурой, не имеющей понятия не только о том, куда ее занесло, но и о том, откуда она. То, что здесь я чужая, было для меня очевидно. Я никогда не видела таких строений, не чувствовала таких запахов, не слышала сказаний, по мотивам которых неизвестный художник разрисовал стены и потолок. Но как я здесь оказалась? Я должна вспомнить!
Я закрыла глаза и уселась прямо на ступеньках, ведущих к разделяющим храм на две части узорчатым воротцам, изукрашенным яркими изображениями неведомых мне святых и богов. Судя по непонятным закорючкам возле икон, здешнего языка и грамоты я не понимала. Хотелось спать, но церковь для этого явно не годилась. Я еще раз обвела ее глазами. Все же здесь было красиво, хоть и излишне вычурно. Приглядевшись, я увидела, что подставками под свечи служат зеркала. Когда храм весь в огнях, это, наверное, очень красиво, но меня волновало другое. Я хотела увидеть собственное лицо!
В ближайшем ко мне углу ютилась какая-то святая — маленькая, горбатенькая, в серой латаной юбке. Бедняжке не поставили ни одной свечки; я подошла и заглянула в сверкающий круг. Зеркало было так себе и изрядно заляпано воском, но все же я рассмотрела растрепанные разноцветные волосы, серые глаза, крупный, крепко сжатый рот. Лицо это я знала. Оно, без сомнения, было моим, даже две родинки — на виске и на щеке — были на месте. Да, родинки я помнила, с именем было хуже. Оно осталось в моем недостижимом прошлом.
Я вздохнула и отошла от зеркала. Святая в латаной юбке укоризненно взглянула мне вслед, и я, решив, что от ее товарищей не убудет, прошлась по храму, забирая по одной-две свечки от других икон. Одно из изображений — осанистый чернобородый мужчина в красном — мне отчего-то страшно не понравилось, и я обобрала его подчистую. Укрепив свечи на зеркальной подставке, я задумалась о том, что неплохо бы их зажечь. Увы! Высечь огонь было нечем. Я стояла, тупо уставившись на восковые столбики, и сначала один, затем другой, третий стали вспыхивать сами собой. Моя святая в их неверном свете казалась удивленной и какой-то помолодевшей. Что ж, значит, я могу взглядом добывать огонь. Неплохо! Возможно, это не единственное мое умение. Но все же кто я такая?
Я ничего не помнила, но не сомневалась, что впереди меня ждет долгая дорога домой. Долгая и трудная. Но я все равно вернусь куда-то, или, вернее, к кому-то… Это не было ни мыслью, ни воспоминанием… Просто по моему сердцу скользнул солнечный зайчик. Скользнул и исчез, оставив уверенность, что где-то есть место и для меня. Когда-нибудь я вспомню. И когда-нибудь я найду. Пока же у меня осталось мое лицо, умение зажигать огонь и странное кольцо на среднем пальце. Оно было мне великовато, значит, это была находка или подарок. Кольцо было единственным, что меня связывало с прошлым и будущим, ведь я должна добраться туда, откуда пришла, и лучше не медлить. Я пригладила волосы и направилась к выходу.
Двери были заперты снаружи, но меня это не смутило. Раз уж я, глядя на потухшие свечи, думала об огне и он зажегся, то стоит посмотреть на эти двери повнимательнее…
Расчет оказался верен. Тяжелые створки с мягким звоном распахнулись, и я шагнула на залитую солнцем лестницу. К несчастью, был день, и снаружи бушевало что-то вроде ярмарки. Коренастые темноволосые люди, задрапированные в яркие ткани, что-то покупали, меняли, продавали.
Храм стоял посреди огромной площади, и, когда его двери неожиданно распахнулись, на меня уставились сотни глаз. То, что произошло потом, было и смешным, и противным. Толстенная тетка в темно-синем, тащившая за собой сухонького старичка в маленькой желтой шапочке, в свою очередь ведшего на ремне занятное животное поменьше лошади, но побольше овцы, остановилась. Показала на меня пальцем и, заголосив, бухнулась на колени. Ее примеру тут же последовало большинство присутствующих.
Я стояла в проеме храмовых дверей и не знала, что делать. Меня приняли за кого-то очень для них важного. Возможно, за какую-то из их святых. Они смотрели на меня, я на них. Вдруг ко мне бросилась худая женщина с черными зубами и неожиданно прекрасными оленьими глазами и протянула изъязвленного орущего младенца. Мне было жаль их обоих, но отвратительные болячки и материнские зубы вызвали бы желание сбежать и у настоящего святого. Я затравленно огляделась. Мать продолжала совать мне ребенка, я от нее отмахнулась, страстно желая, чтобы она от меня отстала. Видимо, от жары мне показалось, что вокруг меня все стремительно крутанулось и только я сама осталась на месте.
Дикий рев толпы заставил меня еще раз взглянуть на надоедливую женщину. Так и есть: и мать, и ребенок больше не казались выходцами из чумного города. Никаких язв и ран, а зубы матери сделали бы честь крокодилу… Женщина, завывая, бухнулась в пыль у моих ног. Тут же, оттирая ее, ко мне бросилось еще несколько уродов. Больше всего на свете я захотела никогда больше не видеть этого грязного майдана и его полоумных обитателей. Мир вновь обернулся вокруг меня и остановился.
Я стояла в лесу на краю заросшего желтыми цветами пруда. Вечерело, от воды тянуло прохладой. Я спустилась к самому берегу и уселась на камень, обхватив коленки. На мгновение мне показалось, что из воды на меня смотрят птичьи глаза — огромные, желтые, с глубокими, как бездна в ночи, зрачками. Потом иллюзия исчезла. Я глядела в зеленоватую воду, и мне казалось, что когда-то и где-то я уже сидела на берегу, пытаясь решить, что же мне дальше делать…
Святой град Кантиска
— Я не могу этого сделать! — Архипастырь с ужасом смотрел в глаза старого маринера.
— Ты сделаешь это, твоя святость. — Эрик Коннак глянул на главу Церкви так, как некогда смотрел в око бури. — Сделаешь, потому что мы должны знать!
— Это невозможно!
— Почему? Я не доживу до весны, за моей спиной неплохая жизнь. Что бы ни толковали ваши клирики о смирении, я собой доволен и не скрываю этого. А теперь я могу еще и смертью дело сделать. Агва Закта дарит умирающему пророческий дар?
— Господин Эрик!
— Да или нет?!
