— А вот об этом мы не можем тебе рассказать; впрочем, нам и самим известно немного. Однако Сатана тебя боится, считая опасным врагом, в таких вещах он не ошибается. Живи — придет время, и ты узнаешь свое предназначение.
Ниоба поняла, что больше ей ничего не удастся добиться. Седрик уже совершил то, что она намеревалась сделать ради него. Ей придется смириться.
Спотыкаясь в густой траве, Ниоба побрела прочь с поляны — и оказалась рядом с черным дубом, неподалеку от своего дома. Гамадриада узнала ее и помахала рукой.
— О, Седрик! — воскликнула Ниоба. — Я была тем оленем, которого хотели застрелить! Как велика твоя любовь ко мне! А теперь я должна позволить тебе умереть!
— Я отомщу за тебя, Седрик! И найду способ заставить Сатану заплатить за твою смерть!
Она опустилась на колени рядом с дубом, прижалась к его стволу и дала волю слезам, а гамадриада ломала руки.
4. КЛОТО
Следующие дни оказались тяжелыми, несмотря на излечивающие от горя заклинания, к которым прибегала Ниоба. Они всего лишь притупляли остроту тоски, но не могли — и не должны были — заставить ее почувствовать себя счастливой. Внешне она жила, как и прежде, однако в черных глубинах сознания поселилась боль. Больше волшебство ничего не могло для нее сделать.
Ниоба отправилась к профессору — почему он не сказал ей о том, что сделал Седрик?
— Он мне запретил, — печально ответил тот. — Я надеялся… что, если вы попросите Смерть о снисхождении, вам, возможно, удастся…
— Убийство организовал Сатана, — проговорила Ниоба. — Я опоздала. Один из нас был обречен.
— Седрик настаивал на том, что вы должны жить, — сказал профессор. — Я из эгоистичных соображений хотел сохранить его для колледжа. Седрик обладал такими выдающимися способностями! Но он — и, очевидно, сам Сатана!
— считал, что вы важнее. Я не мог спорить.
— Седрик и в самом деле был исключительно талантливым человеком, — согласилась Ниоба. — Он стоил двоих таких, как я. Не знаю, что я могу сделать, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Но ради него я буду продолжать жить, выращу нашего сына и обязательно расквитаюсь с Сатаной. Если Князь Тьмы ждет от меня серьезных неприятностей, пусть не сомневается, я приложу все силы, чтобы его опасения не оказались напрасными!
И снова Ниоба не смогла справиться с нахлынувшими слезами, она чувствовала себя такой одинокой! Брак с Седриком был до определенной степени ожиданием его зрелости. Ожиданием времени, когда они смогут жить, как двое взрослых людей. Они только чуть-чуть прикоснулись к этой радости
— и вот все кончено.
Ниоба отправилась в городскую больницу, где доктора все еще пытались удержать жизнь в теле Седрика.
— Отпустите его, — сказала она. — Я не позволю, чтобы он и дальше страдал.
Ниоба поцеловала равнодушные губы мужа, на его лицо упали две слезинки, а потом она отвернулась.
— Надеюсь, ты будешь счастлив в Раю, мой хорошенький мальчик, — прошептала она. — Надеюсь, что встречусь там с тобой… когда покончу со своими делами здесь.
Потом она поехала на ферму родителей кузена Пасиана, где вот уже несколько дней оставался ее сын. Он увидел мать и расплакался. Ниоба взяла малыша на руки, прижала к себе и тоже не смогла сдержать слез.
— У него все в порядке! — воскликнул Пасиан. — Ему здесь было хорошо, честное слово!
— Конечно, — не стала возражать Ниоба. — Просто стоило ему меня увидеть, как он понял, что скучал. Это нормально.
А как наш сын поведет себя, когда узнает, что навсегда лишился отца?
И в самом деле, малыш быстро успокоился и принялся играть с Пейсом. Вне всякого сомнения, хотя их и разделяло двенадцать лет, мальчишки прекрасно ладили друг с другом. И вовсе не из-за родственных уз.
— Вы просо потрясающая семья, — сказала им всем Ниоба, когда прощалась.
— Я никогда не смогу отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.
— Приезжайте поскорее снова, — попросил Пейс, пряча собственные слезы.
Ниоба отменила действие заклинания, останавливающего выделение молока, и покормила сына — но вскоре у него начались колики, и он принялся отчаянно плакать. Ниоба поняла, что горе, которое она испытала, потеряв Седрика, проникло в ее кровь и молоко и отравляет малыша. Ей пришлось снова прибегнуть к заклинанию, а сына перевести на искусственное питание. Ниоба чувствовала себя плохой матерью, когда сделала это, но была уверена, что поступила правильно. Вне всякого сомнения, она не имеет никакого права навязывать свою боль ребенку.
«Я… заплачу… — пропела она себе самой. — Я заплачу, как только засохнут болота».
Теперь в знакомых словах появился новый смысл; словно ее собственные страдания были сродни тем, что испытывают болота, когда в их жизнь вмешивается человек.
Ниоба приняла участие в бдениях у тела Седрика, как положено, улыбалась, но в душе у нее царил мрак. Дух Седрика парил над телом и никак не хотел его покидать до погребального обряда, несмотря на зажженные свечи и ритуальное преломление хлеба. Никто не мог заставить его удалиться, пока сама Ниоба не встала перед ним и, обливаясь слезами, не потребовала объяснить свое поведение. Тогда призрак подплыл к ней поближе, притронулся к мокрым от слез щекам, покачал головой, поцеловал — словно ее коснулась легкая осенняя паутинка, или тихая музыка, — а потом исчез. Какая ирония, в данных обстоятельствах, что Седрик пытался ее подбодрить.
Теперь все кончилось, и впереди ждала печальная одинокая жизнь.
— Стань жить со мной, любовью стань, — едва слышно пропела Ниоба, пытаясь вспомнить, что она чувствовала, когда Седрик был рядом.
Ниоба решила приложить все силы к тому, чтобы исполнилась мечта Седрика. Она снова переговорила с профессором: ее интересовало, можно ли составить такое заклинание, чтобы олени стреляли в охотника. Но тот ответил, что такая магия ему не под силу.
— Волшебник, который это сделает, будет настоящим мастером своего дела,
— сказал он.
Смерть Седрика, как ни странно, имела и положительный аспект: подозрения, что в ней замешана строительная компания, оказались необоснованными, но теперь местные жители были так яростно настроены против проекта, что от него пришлось отказаться. Возможно, Седрик знал, что его жертва, среди прочего, даст и такой результат.
После Седрика остались кое-какие деньги, и Ниоба могла существовать вполне прилично, ни в чем не нуждаясь, однако она снова вернулась к своим коврам и стала ткать их на продажу. Ниоба старалась постоянно занимать свое время, но, хотя она и прожила почти два года одна, когда Седрик учился в колледже, сейчас все было иначе. Тогда они расставались временно, теперь же — навсегда. Ниоба знала, что Седрик не вернется домой, и это причиняло ей боль. Словно она оказалась в туннеле, в конце которого нет даже проблеска света.
