Генрих был готов изменить положение принцесс, но как это сделать, не роняя своего достоинства, не знал. Просьба Катарины Парр пришлась весьма кстати. Поворчав для вида, Генрих издал указ о признании обеих дочерей законными и о возвращении им всех прав при дворе. Было определено и наследование — Эдуард, в случае его бездетной кончины либо следующие сыновья, если таковые будут, либо Мария, а за ней, тоже в случае бездетности старшей сестры, — Елизавета.
Столь разумное решение пришлось по вкусу всем, и монархам в Европе тоже. Но когда через одиннадцать лет после кончины короля Генриха, а за ним последовательно бездетных Эдуарда и Марии к власти пришла Елизавета, Европа просто впала в истерику, объявив ее самозванкой. Именно тогда, в борьбе за английский престол помимо своего шотландского, и лишилась сначала обеих корон, а потом и самой жизни успевшая побывать и французской королевой тоже Мария Стюарт.
Недаром так переживал из-за отсутствия у него сильных здоровых сыновей король Генрих, словно предвидя, в какое болото борьбы за власть столкнет страну отсутствие наследников мужского пола.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ— Ваше Величество, позвольте мне обратиться к вам с просьбой.
Уже по тону, которым говорила королева, Генрих понял, что разговор будет неприятным. Всегда мягкий и ласковый голос Катарины почти звенел, в нем слышались требовательные нотки. Что это?
— Слушаю тебя, Кейт, что случилось?
— Ваше Величество, по приказу епископа Гардинера арестованы четверо прекрасных людей.
По тому, как сузились глаза короля и как в них сверкнул недобрый огонек, Катарина поняла, что, во-первых, он обо всем знает, во-вторых, что она вторглась на опасную территорию. Но остановиться уже не могла
— Откуда вам известно, что они прекрасные?
На мгновение Катарина опомнилась, и спустило ее на землю обращение «вам», обычно наедине Генрих называл жену Кейт и говорил «ты», считая, что может себе это позволить. Она не возражала.
— Но среди арестованных Джон Марбек.
Джон Марбек был любимым придворным певцом королевской четы, его часто звали попеть просто по вечерам, особенно хорошо Джону удавалось исполнение произведений самого Генриха, что проливало бальзам на его честолюбие.
— Вы знаете, за что арестован Марбек?
— Не знаю, но что дурного мог сделать певец, который каждый вечер услаждает ваш слух?
— А в остальное время он чем занимается?
— Полагаю, разучивает песни, чтобы усладить ваш слух, Ваше Величество.
— Он читает книги, Кейт.
— Разве нельзя читать книги?
— Запрещенные книги, Кейт.
— Но кто составлял список этих книг, Гардинер?
— Да, в том числе и он.
— Если запретить людям думать, они превратятся в животных.
Король издал буквально рык:
— Пусть думает сколько угодно, но не о том, что запрещено!
— Но почему запрещено? Если бы Господу не нравились людские размышления, он просто лишил бы человека способности думать и философствовать…
Несколько мгновений Генрих смотрел на супругу, словно впервые ее увидел. Такой рассудительности от жены он никак не ожидал. А ведь верно подмечено, надо будет использовать эти слова в каком-нибудь разговоре с парламентскими умниками.
Но спорить с женщиной для короля унизительно, он только поморщился:
— Кейт, ты помнишь Билль о шести статьях?
Конечно, она помнила, особенно те статьи, в которых говорилось, что религия вовсе не личное дело каждого, а представляет национальный интерес, а потому любые нарушения в этой области являются преступлением и подлежат жесточайшему наказанию.
Отказавшись от Римской католической церкви, Генрих вовсе не стал протестантом, его не захватили идеи Лютера, а упразднил монастыри король только ради собственной выгоды и из нелюбви к монахам. В остальном Генрих остался на позициях католика, хотя вообще-то писал свой собственный трактат, который должен был заменить Библию англичанам.
Но тогда Катарине было не до королевского трактата, билля и даже Библии, она понимала, что для узников дорог каждый даже не день, а час. Пока она уговаривает короля, где-то уже раскладывают костер, пламя которого охватит ноги Джона Марбека, и его чудный голос, вместо того чтобы петь прекрасные песни, будет выкрикивать проклятия палачам.
Вот это она и выложила Генриху, упирая на то, что они больше не услышат прекрасный голос Марбека.
— Спасите Джона Марбека, Ваше Величество, умоляю!
Вообще-то он и сам не хотел казнить Марбека, помня, как тому удаются его песни, ни у кого не получается так душевно исполнять произведения короля!
Он уже приказал постращать певца и отпустить, но только не ломать ему ничего и не испортить голос, хватит с него простого созерцания орудий пыток и висящих на дыбе товарищей. Но заступничества от Катарины король не ожидал никак.
Ему не понравилось, во-первых, что если королева примется вмешиваться во все дела, которые ее не касаются, ничего хорошего не выйдет, во-вторых, его неприятно поразила решимость Катарины отстаивать какие-то принципы. Разве это бабье дело — заступаться за преступников и рассуждать о том, простит Господь философские размышления или нет? Лучше бы сына родила! Второй месяц спят вместе, и ничего.
А в-третьих, Генрих почувствовал, что Катарина не просто разумна и по-женски мудра, но и умна, а умных женщин он предпочитал держать от себя подальше, хотя с ними приятно беседовать. Генрих не любил глупого хихиканья.
За ней нужно следить…
Джона Марбека спасли, а вот остальные трое сгорели на костре за свои убеждения и чтение запрещенных протестантских книг. Это было серьезным сигналом для Катарины и ее подруг, у которых тоже имелись запрещенные книги в сундуках.
Но от костров и споров их отвлекла поездка по северу страны. Королю захотелось поохотиться в чужих владениях, свои собственные уже надоели. Младших детей было решено оставить, а вот Марию взять с собой. Двор выезжал почти в полном составе, кроме больных и тех, кто еще хуже короля мог сесть на лошадь.
Хотя благодаря заботам Катарины король мог, чему был несказанно рад. Конечно, он не ехал всю дорогу верхом, этого не выдержала бы и лошадь, но временами позволял себе гордо восседать в седле.
Уже за одно это он готов осыпать Катарину своими милостями, это ее заботами почти зажили раны и появилась возможность хоть изредка чувствовать себя снова сильным и крепким.
Путешествие не удалось, Мария почти сразу заболела, и ее пришлось отправить обратно, потому что было опасение, что девушка сляжет совсем. По-настоящему охотиться королю не удавалось, не станешь же разъезжать по лесу в кресле на колесиках! Он не учел еще одного: во всех королевских замках, да и сам двор, привыкли к болезням короля, к невыносимой вони от гниющего тела; даже при залеченных ранах тело Генриха продолжало источать столь сильный «аромат», что у непривычных людей пропадал аппетит и появлялось неистребимое желание уйти спать из своего замка на сеновал.
