Мать стояла в дверях палаты. Шахина сидела на кровати, возле нее стояла упакованная сумка. Отец сидел в кресле. Вслед за мной в палату зашла медсестра.
– Я хочу точно знать, что вы сказали моей дочери! – заявила мать.
Я объяснила, что анализы были в норме, но реакция на ботулотоксин вызвала некоторые подозрения.
– Моя дочь сказала, будто вы заявили, что она притворялась!
Саму девушку я не видела, мать загораживала мне обзор. Я вытянула шею и заговорила громче:
– Шахина, я вовсе не считаю, что вы притворялись. Я просто волнуюсь из-за того, что мы так и не установили причину дистонии. Я могу ошибаться, и если так, то простите меня.
– Ваши извинения нам не нужны! – отрезала мать. – Вы и правда думаете, будто молодая девушка способна месяцами так крючить руку? Да у нее вся ладонь изрезана ногтями! Ей больно!
– Спазмы были непроизвольными, мы это уже обсуждали.
– У нее был перелом, это подтвердил рентген. С этим вы хоть согласны?
– Да, дистония явно спровоцирована травмой.
– Так вы признаете, что у нее дистония?
– Признаю. Вопрос лишь в том, из-за чего.
– Я знаю свою девочку! Она очень умная, собирается стать юристом. Она много учится и никогда не болеет. И если бы она могла хоть как-то контролировать руку, ничего бы не произошло!
Мать сыпала репликами так часто, что, казалось, мы в палате вдвоем. Шахина и ее отец молчали, будто их и вовсе там не было.
– Шахина?.. – Мне хотелось знать мнение пациентки.
– Я сейчас отвезу дочь домой, а потом напишу на вас жалобу.
На этой фразе отец Шахины поднялся со стула, взял чемодан и положил руку на спину дочери. Та тоже встала и, сжимая в правой ладони ремешок своей сумки, подошла к матери.
– Врач не верит, что я больна, – фыркнула девушка, переступая порог.
– Она ошибается, – повернулась к ней мать, а потом, поймав мой взгляд, добавила, обращаясь уже ко мне: – Вы о нас еще услышите!
В глазах родителей эта болезнь закрывала для их дочери дверь в тщательно распланированное будущее. В общем-то, их ярость была оправдана. Но на кого им злиться? На самих себя? А может, на ребенка, которого угораздило заполучить клеймо сумасшедшего? Не имея особого выбора, они выплеснули свои эмоции в единственно возможное русло.
Спустя неделю мне передали письмо с официальной жалобой.
«Я выражаю недовольство работой доктора О`Салливан, лечащего врача моей дочери. Мою дочь госпитализировали с жалобами на спазмы правой кисти. Доктор О`Салливан, несмотря на сугубо ФИЗИЧЕСКУЮ природу симптомов, не подтвердив свои слова никакими ОБЪЕКТИВНЫМИ доказательствами, диагностировала у нее психиатрическое заболевание!! Она заявила моей дочери – между прочим, студентке юридического факультета, – что та симулирует».
И так далее, в том же духе. Письмо было напечатано на бланке юридической фирмы, где работала мать. В конце сообщалось, что Шахина ходила на консультацию к другому врачу, и тот полностью исключил возможность психосоматического расстройства. От самого врача никаких комментариев не последовало.
После этого я отправила Шахине несколько сообщений с просьбой прийти на мне на прием. Она их проигнорировала. В следующий раз я услышала о ней лишь через год. Новости были в письме из неврологической клиники соседнего района.
«Уважаемая доктор О`Салливан!
Не могли бы Вы прислать результаты анализов этой юной леди? Она говорила, что вы диагностировали у нее фокальную дистонию и успешно применили для лечения ботулотоксин. Заболевание дало рецидив, мы попробовали повторно использовать инъекцию ботокса, однако улучшения не последовало. Более того, спазматические сокращения распространились на левую руку и частично в область торса. Судя по всему, прогрессирует общая мышечная дистония. Я никак не могу установить причину заболевания, и было бы любопытно услышать Ваше мнение. Возможно ли, на Ваш взгляд, что дистония имеет психосоматическое происхождение?»
Очень часто пациенты напрочь отвергают любой намек на психиатрическое заболевание и обращаются к другим специалистам. Увы – если выздоровление стало результатом плацебо, эффект от такого лечения длится недолго. Я часто думаю, не могло ли все обернуться иначе, если бы я подобрала для Шахины и ее родителей иные, более деликатные слова?
Все годы своей практики я пыталась найти нужный подход к пациентам. То, как сообщают психосоматический диагноз, во многом определяет дальнейший ход лечения. Если больной решит, будто его обвиняют в симуляции, он развернется и хлопнет дверью – а значит, не получит столь нужную ему помощь.
При всей своей осторожности я не раз провоцировала пациентов на чудовищные скандалы, а потом получала такие же письма, испещренные заглавными буквами и восклицательными знаками: даже на бумаге человек пытался кричать в надежде доказать свою правоту.
Гнев тоже неслучаен. Он сигнализирует, что с человеком не все в порядке. В какой-то степени он тоже сродни психосоматическим симптомам, потому что маскирует другие эмоции: боль или страх. Беда в том, что его неправильно истолковывают обе стороны: и гневающийся, и тот, на кого этот гнев направлен. А еще он отталкивает людей именно в тот момент, когда они нужны друг другу больше всего. Гнев разрушает отношения врача и пациента.
В конце концов я стала расценивать гнев как тяжелый, но неизбежный этап лечения. Нельзя сказать неприятную правду без последствий. Со временем гнев должен угаснуть, хотя иногда он трансформируется и в другие защитные механизмы – например, в отрицание.
С Шоном мы встречаемся три-четыре раза в год. Обычно я получаю новости о его состоянии и тогда отправляю ему письмо с просьбой прийти на прием. Иногда он сам звонит и рассказывает, что ему стало хуже. Иногда другие врачи сообщают, что его госпитализировали с очередным приступом. Это в лучшем случае – бывает и так, что я получаю письмо спустя неделю после того, как его положили в реанимацию: «У него случился эпилептический припадок, мы провели курс фенитоина, о чем уведомляем Вас, поскольку Вы его лечащий врач…»
Мы познакомились с Шоном два года назад. Тогда он работал учителем. Первый приступ случился в школе. Шон почувствовал себя плохо: затошнило, закружилась голова… Начальство отпустило его домой; коллеги предлагали подвезти, но Шон отказался от их помощи. Он жил в трех километрах от школы, уже почти добрался до дома, как вдруг потерял сознание. О том, что произошло дальше, он ничего не помнил. Очнулся все так же за рулем машины, которая стояла на тротуаре. Других автомобилей на дороге не было, свидетелей тоже.
Терапевт запретил Шону водить и выдал направление к неврологу. Сканирование мозга ничего не выявило. Электроэнцефалограмма зафиксировала незначительные искажения, которые, в общем-то, еще не свидетельствовали об эпилепсии, но врач, не в силах предположить что-то иное, поставил именно этот диагноз.
