Более осторожные и более рассудительные, чем это обычно бывает в их возрасте, они бы никогда не позволили в нормальной жизни, чтобы подозрительный человек так навязывал им свое присутствие и свое сотрудничество. В конце концов, встреча с кем-то повешенным за шею на верхушке телеграфного столба никогда не оставляла хорошего мнения об этом персонаже, даже в Америке, стране крайностей.
Но в силу обстоятельств, несмотря на свое туманное прошлое, свои компрометирующие связи, свои подозрительные занятия, свою плачевную репутацию, Боб сразу стал им близок благодаря неиссякаемому задору, богатейшему опыту приграничной жизни, желанию продемонстрировать свою полезность братьям, а также из-за оказанной ему услуги.
Ведь в жизни чаще привязываешься к людям вследствие добрых услуг, им оказанных, чем по обязанностям в их отношении.
Возможно, вмешательство ковбоя в их дела было с самого начала неприятно братьям.
Хотя своих помощников не всегда выбираешь, братьям, конечно, было неприятно смешивать воспоминания об убитом отце и о проданной родине с таким авантюристом, как Боб. Но судьба, впервые сведя их друг с другом, впоследствии захотела объединить их, подвергла одним и тем же опасностям, заставила разделить одну и ту же злобу, взять на себя одну и ту же ответственность.
Поэтому, вопреки закономерным в принципе предубеждениям, они больше не защищались.
Впрочем, Боб был искренним. Вообще говоря, американский ковбой при наличии большого количества огромных недостатков соединяет в себе редкие и ценнейшие качества. Надо сильно недооценивать ковбоя, чтобы не понять, почему Боб останется верным своим молодым друзьям. У него, как и у некоторого количества этих авантюристов, сохраняются многие черты характера кондотьеров[46], которые не всегда были продажны, а порой благородно жертвовали своей жизнью.
Братья чувствовали всё это и верили ему.
А между тем эта вера в течение трех дней подвергалась испытанию.
Боб, как помнится, отъехал ночью, через несколько часов после общего вселения в безымянную избушку на берегах Чертова озера. Он отправился на разведку в Хелл-Гэп, обещая вернуться на следующий день утром, около одиннадцати часов.
Три брата, рабы добровольно заключенного соглашения, принялись ловить рыбу на совесть и успешно, как настоящие мастера своего дела.
В условленный час на пиру любителей рыбной кухни ждали четвертого едока. Но он не приехал. Вечером – опять напрасное ожидание, как и на завтра, и на послезавтра… Необъяснимое отсутствие!..
Беспокойство перешло в тревогу.
Жан, Жак и Франсуа сотню раз подходили к дверям своей лачуги или, чтобы поглядеть подальше, забирались на ветхую кровлю и боялись дать выход своим впечатлениям.
Всех троих долгое время посещали печальные мысли. Боб слишком переоценил свои силы, отправившись в Хелл-Гэп, где население было настроено против него. Бедный Боб! Только бы преданность братьям не стала для него фатальной.
Внезапно одна из лошадей канадцев, остававшихся на вольном выпасе, подняла голову. Она резко вдохнула воздух, потрясла гривой; потом послышалось прерывистое ржание. Другие лошади подголосками вторили ей. Потом прирученные животные скачками направились к избушке.
Лошади, как и собаки, чуют приближение чужого человека и сигнализируют хозяину о возможном неприятеле.
Братья моментально выскочили наружу, прихватив седла и уздечки. Полукровки были в одно мгновение оседланы, молодые люди остались рядом с лошадьми, держа в руках поводья и заряженные карабины.
В приграничной полосе предосторожность никогда не бывает излишней. Там более, чем где-либо, применим известный принцип: «Si vis pacem, para bellum»[47].
Вдали показался человек. Он приближался к хижине – увы, пешком!
Ложная тревога породила ложную надежду. Человек приближался тяжелым широким шагом. На спине у него виднелись карабин с вороненым стволом и мешок, похожий на провиантский мешок современных французских солдат. На голову он водрузил чудовищную шляпу из серого фетра, которую не захотел бы взять ни один лондонский старьевщик. Из этой шапки вылезала длинными космами черная сальная бахрома. Лицо пришельца, имевшее изначально кирпичный цвет, было размалевано на манер индейцев-сиу киноварью, черной и голубой красками.
Это был чистокровный индеец.
Одежду его составляли разодранная красная шерстяная рубаха и штаны из порыжевшей кожи. Такую называют «скальпированной», потому что у нее нет основы. Штаны поддерживала какая-то грязная тряпица, пропущенная между бедер и цепляющаяся за пояс; она мешала штанинам упасть. Человек был бос; но по манере двигаться, коленями наружу, легко узнавался бывший всадник.
Одна только деталь, вроде бы и незначительная, оправдывала предусмотрительность Буа-Брюле: оружие его находилось в безупречном состоянии, а это редко встречалось у индейцев.
Он остановился в пяти-шести шагах от враждебно выглядевшей группы метисов. Чтобы доказать свои мирные намерения, он подчеркнуто открыто вытащил руки из карманов, прежде чем получил соответствующее приказание.
На спине у него виднелись карабин с вороненым стволом и мешок
– Что хочет мой брат? – обратился к гостю Жан на правах старшего хозяина.
Индеец, прежде чем ответить, сплюнул подальше черной слюной и, казалось, стал старательно подыскивать слова для ответа.
На самом-то деле краснокожий дожевывал табак, словно янки англо-саксонского племени. Потом он спросил на ломаном английском:
– Мой брат знать Боб?
– Да.
– Боб, похититель лошадей, дурной ковбой… снимать скальп с индейцев?..
– К делу! – резко оборвал пришельца Жан. – Что с ним случилось, с Бобом, с нашим товарищем?
– Боб не есть друг детей Французская Канада… Боб есть предатель… Он продал шахтерам из кэмп секрет свой возвращение.
– Ты лжешь!
– Клянусь мой тотем[48], маленькая голубая черепаха из озера Мини-Вакан.
