Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
– Да, наверное, я плохая мать. Но вы бы послушали, как она мне хамит!
– Она вас очень любит, Соня. Просто ее любовь разбивается о стены вашего стеклянного домика, если уж следовать этим ее странным метафорам. Она-то ведь другая, не такая, как вы. И ей нужно ваше материнское общение, эмоции, даже обиды и недовольства нужны, в конце концов. Ее поведение – протест против вашего равнодушия. Равнодушие – хуже самых отвратительных конфликтов, которые случаются в отношениях родителей и детей. Неужели вы этого не поняли, Соня?
– Не знаю… Я бы не назвала это равнодушием. Скорее это невмешательство в процессы самосознания и взросления. Почему-то со старшей дочерью у меня подобных проблем нет. Она тихая, спокойная девушка…
– Да, я помню вашу старшую дочку. Вы знаете, тут не надо быть психологом: у Мишели все ее комплексы на лбу написаны. Она полностью вами подавлена, опять же вашим равнодушием, только она все еще надеется, что завтра вы ее полюбите. Я очень давно работаю с детьми и, поверьте мне, недолюбленного ребенка видно сразу. Ой… Только не надо плакать, прошу вас! Я понимаю, как это все жестоко звучит… Но, Соня! Я же просто помочь вам хочу!
Заметив, как подозрительно задрожали у Сони губы, Майя откинула плед, села на край дивана, приблизила встревоженное лицо. Странно – это лицо показалось вдруг Соне необыкновенно красивым. Хоть и расплывалось в пелене непролитых обиженных слез. Всплеск эмоций превратил сидящего перед ней Щелкунчика в живую яркую женщину с изящным разрезом карих глаз, блестящих живым огоньком, без всякой болезненной поволоки. Шло из них потоком прямое и честное тепло, искреннее, живое. Такое живое, что мигом испарилась обида на сказанные ею слова – действительно до ужаса оскорбительные.
– Не обижайтесь на меня, Соня. Я понимаю, как вам сейчас больно. Обещайте подумать о том, что я вам сказала! Покопайтесь в себе, мне кажется, что вы очень хорошо это умеете делать. Поглубже покопайтесь, с пристрастием. А еще лучше – сходите к психоаналитику. Это иногда очень бывает нужно. Не знаю, но я почему-то в вас верю… Верю, что все не так уж безысходно. Вы обязательно дойдете до сути… Что, что вы на меня так смотрите?
Соня и впрямь смотрела на нее во все глаза. Странное у нее возникло внутри ощущение. Можно сказать – веселое. Интересно – с чего бы это вдруг? Вроде и не с чего. Вроде как обижают ее сейчас, нападают, оскорбляют даже. Вон, уже и о безысходности Майя заговорила! И вроде подхватиться да бежать надо отсюда сломя голову. Или хотя бы лицо гордое, независимое сохранить. Она уж насобачилась его сохранять в таких случаях – умела нырнуть в свое внутреннее логово, и дверь захлопнуть, и запереться на все замки…
Не хотелось ей сейчас никуда бежать и нырять никуда не хотелось. Наоборот, хотелось распахнуть себя перед Майей, пригласить в святая святых – заходи… Впервые на нее такое отчаянное стремление напало!
– Послушайте, Майя… Может, мы на «ты» перейдем? – неожиданно для самой себя вдруг спросила она.
– Что ж, давай…
– Да ты говори, говори, Майя, я слушаю!
– Да что говорить… И без того уже лишку наговорила. Ты как, не смертельно на меня обижаешься?
– Нет. Совсем не обижаюсь!
– Тогда… Может, ты все-таки сходишь в аптеку и в магазин? – весело предложила Майя. – Чего уж? Зря, что ли, в такую даль тащилась?
Эля
Борщ у нее получился отменный, по всем правилам, со шкварками, тушеными овощами и чесноком, с плавающим сверху слоем свиного жира в крапинках мелко нарезанной петрушки. Такой борщ варила ее мама. Из своего детства Эля отчетливо помнила и вкус борща, и мамины пироги, и ее теплые руки. И еще помнила ее голос, всегда ей что-то ласково приговаривающий. Рыбонька золотая, дитенок-ягодка, Люлечка-бусинка…
Умерла мама рано, Эля еще и в школу не ходила. Об отце своем она вообще ничего не знала: умер ли, жив ли и кто он вообще такой… В свидетельстве о ее рождении в графе «отец» стоял аккуратненький и стыдливый маленький прочерк. Элю забрала к себе на воспитание тетка, мамина двоюродная сестра, женщина уже немолодая, вдовая и бездетная. Растила в строгости, боясь избаловать жалостью к ее сиротству, но и любовью не обделяла, привязавшись к девочке всем сердцем. «Утешение мне на старости лет», – часто говаривала тетя Тоня, гладя ее по белобрысой голове. Жили они в большом доме на берегу реки, в леспромхозовском поселке, вели хозяйство, держали кур, свиней, пару овец да огород. Проблем особых тетке Эля не доставляла, училась хорошо. После школы без труда поступила в институт в городе, пообещав после получения диплома непременно вернуться домой, чтобы «покоить теткину старость». Та и в самом деле уже с трудом справлялась с большим хозяйством, с нетерпением поджидала и ее, и своего долгожданного покоя. Хотелось тетке, конечно, и внуков понянчить, но на Элино замужество она особо не рассчитывала. Слишком уж неброской, неказистой была ее племянница. Наверное, вся в горемычную сестру, Элину маму, у которой, как говаривала тетка, отродясь и кавалера-то никакого не водилось. Как она ухитрилась еще и Элю родить – одному богу известно…
Да, хороший борщ получился. Да только она таки опоздала с ним, не успела накормить Игоря. Полчаса назад забежал, обнял прямо в дверях, сказал, что его не будет два или три дня, потому как неожиданно подвернулась очень выгодная халтура – перегнать чью-то машину в другой город. Деньги им были и правда позарез нужны, съемная квартира стоила безумно дорого. Но три дня – это так долго! Вот едет сейчас голодный, наверное.
А она так старалась, готовила для него этот борщ… Кто его теперь есть будет? И время тянется ужасно медленно. И деть себя некуда. Даже в институт не надо идти. Занятий уже нет, сейчас только консультации всякие идут, а дипломная работа у нее уже написана. Ну, почти написана. Так, мелочи осталось подчистить. И что, спрашивается, она здесь, в этой съемной квартире, будет без Игоря делать? Надо же, прошло каких-то десять дней, а она уже и не представляет, что без него делать да как жить! Все-таки быстро к хорошим ощущениям привыкаешь. Такое чувство, будто они сто лет живут вместе, будто она всегда, всю свою жизнь варила ему борщ, стирала его рубашки…
А кстати, о рубашках! Вот тебе, милая, и заделье, пока Игоря нет. Можно же за вещами его съездить! Надо позвонить Мишке, попросить ее собрать Игоревы вещи да вынести ей. Тем более Мишка обещала… Нет, если трубку возьмет Софья Михайловна, то она не будет с ней разговаривать, конечно. Она ее боится до смерти, хотя и не виновата ни в чем. «Не виноватая я, он сам пришел!»– почему-то пришла на ум дурацкая фраза из старой комедии. Вот именно, что сам пришел… У нее в сердце скопилось к этому времени столько любви, что кто бы ни пришел – приняла бы за настоящее счастье. А что, разве не счастье – дарить себя кому-то, отдавать всю без остатка? Может, для красивых женщин это и глупостью звучит, а для нее – аккурат в самый раз.
Да, глупые и красивые женщины, именно так и есть! Это вы старательно суетитесь вокруг своей красоты, не замечая главного: счастье проходит мимо вас! Вы оставляете его по крупицам в косметических салонах, в примерочных именитых бутиков, в тренажерных залах, в чужих постелях ради того, чтобы лишний раз убедиться в целости и сохранности своих женских чар… Ну, пару раз убедились. Ну, еще пару раз. Глядишь – и засуетились в стараниях. И главного за суетой не усмотрели. Потому что женское счастье – штука капризная и обидчивая. Если не увидишь его целиком, разменяешь поштучно – уйдет навсегда и безжалостно. И имя твое женское забудет. И красотой не воспользуется. Сколько таких – ухоженных, модно подстриженных, стильно прикинутых, вроде и в постельных делах самоутвердившихся – и глубоко несчастных…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
