— Боже мой, настоящую модель? Обнаженную? — всплеснула руками Сима. — И ты не боишься? Я бы такого не допустила.
— Я ему доверяю, — спокойно сказала я. — Это просто работа.
Какой же идиоткой я чувствовала себя теперь! Ну и дура же я была!
Ну а если серьезно, то что я могла сделать? Сидеть в студии рядом с Ричардом каждый раз, как Дженнифер снимала одежду? Позвонить ее дружку-компьютерщику и потребовать, чтобы он следил за своей безмозглой подружкой, которая дразнит моего любимого, пользуясь тем, что он нормальный мужик?
Или мне надо было спросить Ричарда, почему он так долго пишет этот растреклятый портрет? Обычно это занимало пару-тройку недель, Дженнифер же позировала в общей сложности три месяца.
Но даже если бы я отдавала себе отчет в том, что происходит, разве смогла бы я сделать так, чтобы Ричард не влюбился в нее? Возможно, учуй я сразу, к чему приведет это позирование, я постаралась бы выглядеть лучше, похудеть на пару килограммов, изменить прическу, почитать секс-журналы с советами, как привлечь мужчину. Может, это остановило бы его?
— Нет, — заверила меня Сима. — Ни к чему бы это не привело.
Я спросила, может, это моя толстая задница качнула чашу весов в сторону Дженнифер?
— Пойми, — сказала она, — когда мужчина хочет прокатиться на новеньком «феррари», бесполезно уговаривать его променять это удовольствие на поездку на старой машине, даже если ты ее заново покрасишь. Лиззи, не кори себя, что надо было сделать что-то иначе, это самообман. Если бы он не связался с Дженнифер, он связался бы с кем-нибудь другим. Дело не в тебе. Дело в том, что Ричард был к этому готов, он сам хотел этого, понимаешь?
Но почему он превратился из Ричарда, который любил меня, в совершенно другого человека? Для кризиса среднего возраста он еще слишком молод. И он всегда так гордился тем, что ему не нужно самоутверждаться как мужчине. Или это была просто поза?
Я не была полной идиоткой и не питала иллюзий относительно любви. Я не из тех, кто мечтает выскочить замуж в двадцать один год и снять с себя всю дальнейшую ответственность за то, как развиваются отношения. И в Ричарда я влюбилась не сразу. На это ушло довольно много времени. Это не была любовь с первого взгляда, когда на парня можно запасть от одной только падающей на глаза челки, сексуальной улыбки или парочки необыкновенно пикантных ягодиц. Это было постепенным осознанием того, что вот он, тот человек, у которого совершенно такое же чувство юмора, как у меня. Который способен слушать про мои планы стать великой актрисой и не издеваться надо мной, а может предложить помощь и пару дельных советов. Мужчина, который, когда я раздеваюсь, смотрит на меня так, словно у меня нет целлюлита. И который уважает меня.
Я думала, мы и есть те самые «половинки».
Прошло много времени, прежде чем я сказала Ричарду, что люблю его, и когда я говорила это, то была уверена, что ничем не рискую. Я знаю множество мужчин и женщин, которые считают, что признание в любви — это поражение. Они убеждены, что, как только ты сам произнесешь заветные слова или как только это сделает твой партнер, игра заканчивается.
Помню, один мой приятель, Руперт — кстати, агент по недвижимости, в связи с чем не стоит слишком доверять его словам или верить в его искренность, — сказал, что стоит только девушке признаться ему в любви (что они делали, как правило, через неделю знакомства) — и все. Азарт пропадает.
— Я мгновенно теряю интерес, — признался он. — Это свойственно всем людям — тяга к тому, чего не можешь получить. Всегда должна быть приманка. Что за интерес гнаться за тем, что уже и так у тебя в руках?
Для Руперта, как философа романтических отношений, любовь представлялась болезненным чувством, свойственным слабаку, который, набирая номер телефона, в страхе думает: снимут там трубку или нет? А если не снимут, значит, она может быть где угодно и с кем угодно. Ричард знал, что, если я не подхожу к телефону, значит, я чищу плиту или мою ванну. Но уж точно не кувыркаюсь на диване с молочником. Ему нечего было бояться.
А отсутствие страхов ведет к успокоению. Успокоение приводит к скуке. А скука, в свою очередь, приводит к другой женщине.
Когда я признавалась Ричарду в любви, то думала, что нашла того единственного мужчину, который воспринимает любовь как дар, а не как сыр, которым заманивают в мышеловку. Но он оказался таким, как все. Ничуть не лучше.
Итак, я вернулась в Солихалл. Только теперь все было еще хуже, потому что у меня не осталось надежд. И хотя я и раньше изводила себя мыслями о том, что Ричард может найти себе другую, это не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывала теперь, точно зная, кто моя разлучница.
Я пыталась отвлечься. Я часами, до боли в глазах, смотрела сериалы. Но это не помогало: все время у меня перед глазами был обнаженный Ричард рядом с Дженнифер. Каждый раз, когда на экране появлялась блондинка с длинными волосами, мне приходилось переключать канал. Днем, когда я смотрела телевизор одна, еще куда ни шло, но вечером мама просто выходила из себя во время любимой «Улицы Коронаций».
Я по-прежнему не хотела есть. Я почти не вылезала из постели и вскоре вообще перестала вставать; я просто лежала до вечера в комнате с задернутыми шторами, пока не услышу звук подъехавшей машины: это мама возвращалась с работы. Тогда я вылезала из постели, натягивала что-нибудь и притворялась, что так и провела день. Думаю, мама догадывалась, что я обманываю ее.
Единственное общение, которое я признавала во время пребывания в доме родителей, это долгие разговоры по телефону со всеми, кому я могла дозвониться. Однажды, когда Симы не было дома, а Мэри еще не вернулась из свадебного путешествия, я обзвонила все «телефоны доверия», подробно излагая историю о нас с Ричардом — от первого поцелуя до рокового прощания. Даже «Добрые самаритяне» не могли дождаться, когда я закончу и уступлю место какому-нибудь самоубийце, с которым пообщаться будет явно интереснее.
Я стала рано ложиться спать.
Жизнь была кончена.
Глава 6
Мои друзья и родственники уже готовы были махнуть на меня рукой, когда однажды, в семь часов вечера, я проснулась и услышала оживленный разговор в гостиной. Надо признать, родители изо всех сил старались говорить вполголоса, но дом, построенный в шестидесятые, обладал такой же акустикой, как собор Святого Павла, и я отчетливо слышала каждое слово.
— Просто не знаю, что с ней делать, — говорила мама в отчаянии. — Девочка угасает на глазах.
— Я думал, она придет в себя — столько времени прошло, — отвечал кто-то.
— Я тоже так думала. Но она убедила себя в том, что все еще любит его. Даже теперь, когда Ричард ушел к этой модели.
— Я всегда знал, что он недостоин нашей девочки, — сказал отец.
— Она так и будет цепляться к ветреным типам, — произнес голос, который я все еще не узнавала. — Думает, что местные парни недостойны ее, и снова свяжется с каким-нибудь лондонским наркоманом.
