– Я останусь, – сказал Мстислав.
– И я, и Василько, и другие праведные души. Но большинство… Ты сам сегодня видел, как легко все склоняются на сторону победителя, как легко ради выгоды нарушают свой долг. А Сатана пообещает много выгод, как и обещал сегодня устами слуги своего Олега, да гореть тому в адском пламени. Сатана, конечно, обманет, но слишком многие поверят сильному. Так что если такие грешные мысли приходят в голову, молчать о них надо и не смущать верующих. Не говори же никому о своих сомнениях.
Мстислав склонил голову, признавая правоту отца.
– Помните, разбойнички мои, как повстречались мы ночью на темной дороге, а потом вместе брали города. Теперь уже никто не отнимет у нас Чернигов. Сам Мономах крест целовал. А там, глядишь, возьмем и Киев, всю Русскую землю возьмем. Мне-то ведь на клятву наплевать. И мне же еще спасибо скажут, героем сделают – за то, что восстановил единство земли Русской. Ведь развалил-то ее не я, нет. Развалил ее Святополк. С правителя весь и спрос.
Но вечером произошло событие, омрачившее торжество Олега. Тайный гонец, которого видели только он и его верный слуга Борей, доставил ему послание от императора Алексея Комнина. Тот сообщал, что он ввязался в крестовый поход, что крестоносцы помогут ему восстановить полное господство над Малой Азией и что в ближайшие несколько лет, покуда длится крестовый поход, он не сможет ничем помочь Олегу.
Олег, превосходно умевший читать между строк (что он блестяще доказал при чтении письма Мономаха), понял, что дело не только в крестовом походе. Видимо, Алексей, узнав о неудачах Олега, разочаровался в нем. А о его сегодняшнем триумфе император знать еще не мог. Но ничего, Алексей узнает об этом и, когда этот чертов крестовый поход закончится, поможет ему. Надо лишь подождать несколько лет.
Олегу мало было Чернигова – он хотел всю Русскую землю, только что им успешно разваленную.
Василько
Предсказание Мономаха о нарушении клятвы сбылось быстрее, чем мог подумать сам князь.
Давыд Игоревич, опасаясь, что своими активными действиями по развалу Руси он нажил себе в великом князе врага, поспешил к тому в Киев. Принят он был весьма холодно, и тогда новоиспеченный владимирский князь понял, что доверие великого князя нужно завоевывать.
– Кто убил твоего брата Ярополка? – спросил он.
Брат Святополка Ярополк, при подавлении киевского восстания 1068 года казнивший (будто бы без ведома отца Изяслава) семьдесят человек, а многих ослепивший, был убит еще при жизни Всеволода.
– Как говорят, Нерадец, – ответил великий князь.
– Да, но кто направлял руку Нерадца?
– Кто же?
– Василько Ростиславич, князь теребовльский.
«Правда это или ложь?» – думал Святополк, в душе которого проснулась жалость к брату.
– Если ты правду говоришь, Бог тебе свидетель; если же от зависти говоришь, Бог тебе судья, – вымолвил он наконец.
– Правду говорю, истинную правду, – перекрестился князь Давыд. – Только не вся это правда. Или ты не видел в Любече, как Мономах и сынок его затворялись вместе с Васильком? Замышляют они против тебя. Мономах хочет захватить Киев, а Васильку за поддержку обещает мой Владимир. И если не схватим мы Василька, ни тебе не княжить в Киеве, ни мне во Владимире.
Эти слова окончательно разрушили сомнения Святополка. Потеряв Русскую землю, он панически боялся утратить последнее – Киев.
Четвертого ноября Василько, дорога которого лежала через стольный град, въехал в Киев. Он поставил обоз на Рудице и пошел поклониться в монастырь святого Михаила, где и отужинал. Вечером он вернулся в свой обоз.
Утром пятого ноября к нему прислал слугу Святополк, приглашая на свои именины (христианское имя великого князя было Михаил). Василько отказался, заявив: «Как бы не случилось дома войны с половцами». Посылал к нему и Давыд Игоревич, говоря: «Не уходи, не ослушайся брата старшего, ибо великий князь – старший брат нам всем». Но Василько снова отказался. И половцы тревожили его не на шутку, и пировать у Святополка не было ни малейшего желания.
– Не видишь разве? – сказал Давыд Святополку, играя на самых чувствительных струнах. – Почуял уже он волю. Когда же уйдет в свои земли, сам увидишь, как займет твои города – Туров, Пинск и все другие. Тогда помянешь меня.
– Что же мне делать? – спросил растерянный Святополк. Столько напастей свалилось на него за последние два года – гибель (в этом уже не приходилось сомневаться) Марджаны, Любечский съезд, и вот теперь еще этот заговор.
– Призови его ныне, – решительно сказал Давыд, – и отдай мне.
Святополк снова послал к Васильку, передав на этот раз: «Если ты не можешь остаться до именин моих, приходи сейчас, поприветствуй меня, и посидим вместе с Давыдом Игоревичем». Отказываться было просто неудобно, и Василько решил ехать, не подозревая обмана.
Когда он уже сел на коня, его отрок сказал:
– Не езди, княже.
– Почему это? – спросил Василько.
– Чую я, что хотят тебя схватить.
– Как могут меня схватить? – рассмеялся Василько. – Ведь только что целовали крест, говоря: если кто на кого пойдет, то на того будет крест и все мы. – Однако же он перекрестился и произнес:
– Да будет воля Господня.
Василько с малой дружиной приехал на княжеский двор; Святополк вышел ему навстречу и провел в избу. Вскоре пришел Давыд, и они втроем сели за стол.
Святополк вновь начал уговаривать Василька остаться на праздник.
– Не могу, князь, – отвечал Василько. – Я уже и обозу своему велел идти вперед.
Давыд молчал.
– Ну так позавтракай хоть, брат, – предложил Святополк.
– Позавтракать можно, – согласился Василько.
– Я пойду распоряжусь, а вы посидите, – сказал Святополк и вышел из избы.
Василька почему-то не удивило, что великий князь самолично идет распоряжаться о завтраке, а не посылает кого-то. Он увидел в этом одно только гостеприимство. «А неплохой он, в сущности, человек, – подумал Василько, – жаль, слабовольный слишком».
Давыд по-прежнему молчал. Его вдруг охватил ужас перед тем, что он задумал совершить. Василько заговорил с ним, но Давыд словно онемел.
Наконец тот собрался с духом и спросил кого-то из челяди:
– Где князь?
– Стоит в сенях, – ответили ему, как было условлено.
– Я схожу за ним, – сказал Давыд, вставая, – а ты, брат, посиди.
С этими словами он вышел из избы.
Слуги заперли дверь, набросились на Василька и оковали его двойными оковами.
– Смерды, клятвопреступники! – кричал Василько, обращаясь, разумеется, не к челяди. – Ведь вы же крест целовали, крест!
