Мы разговаривали о том же, о чем говорили и в десять, и в пятнадцать, и в двадцать лет, а именно: о прочитанных книгах, об увиденных фильмах, об услышанной музыке, о разведанных сайтах. О «Галлике» и всех ее сокровищах[50], о музыкантах, которыми мы бредили, о билетах на поезда и на концерты, о которых мечтали, о школьных прогулах и справках от родителей, о которых только могли мечтать, о выставках, на которые не попадем в силу обстоятельств, о наших друзьях, о друзьях наших друзей и о любовных романах, которые выпали - или не выпали - на нашу долю. Конечно, чаще нет, чем да, и именно поэтому нам не было равных. Я хочу сказать, в искусстве повествования о них. Развалившись на травке, где нас осаждали, кусали и жалили легионы всяких ползучих и летучих козявок, мы потешались над самими собой, не переставая хохотать и рискуя заполучить солнечный удар.
А потом разговор зашел о наших родителях. Мама и Старик… мы неизменно приходили к этой теме. Обсуждали новую жизнь каждого из них. Их романы и наше будущее. Короче, те осколки прежней жизни и тех немногих людей, которые заполняли наше существование.
Не сказать, чтобы это было так уж важно и что таких людей было так уж много… но эту беседу можно было вести до бесконечности.
Симон и Лола рассказали нам о своих детях. Об их успехах, глупых выходках и забавных фразах, которые следовало, конечно, где-нибудь записать, чтобы спасти от забвения. Венсан долго делился с нами размышлениями о своей музыке: стоит ли ему продолжать? И где? И как? И с кем? И в надежде на что? Я объявила им о своем новом сожителе, у которого, в отличие от прежнего, были документы - да-да! - и рассказала о своей работе, о том, как мне трудно представить себя в роли праведного судьи. Столько лет учиться и так мало верить в себя после всего этого - ну не печально ли?!
А может, я пропустила нужный поворот? Может, где-то ошиблась, пошла не в ту сторону? И ждет ли меня еще кто-нибудь где-нибудь? Но трое других принялись меня подбадривать, заставили встряхнуться, и я сделала вид, что прониклась их энтузиазмом.
Впрочем, растормошив друг друга и немножко встряхнувшись, все мы сделали вид, что полны энтузиазма.
Поскольку жизнь, что ни говори, всегда ведь немножко блеф, разве не так?
Слишком короток этот игровой стол, и слишком многим не хватает фишек. И слишком плохи карты у нас на руках, чтобы успешно продолжать игру… Мы, все четверо, с нашими великими мечтами и квартплатой по пятым числам каждого месяца, давно уже с этим смирились.
А потому и откупорили вторую бутылку - для храбрости!
Венсан развлек нас, поведав о своих недавних любовных горестях:
- Нет, вы поставьте себя на мое место! Я ухаживал за этой девушкой целых два месяца, шесть часов ждал ее возле факультета, трижды водил в ресторан, раз двадцать провожал до общежития, где-то у черта на рогах, пригласил в Оперу - между прочим, по сто десять евро за билет, будь все проклято!
- Неужели между вами так ничего и не было?
- Ровно ничего! Nada![51]Que pouic![52]Двести двадцать евро псу под хвост! Нет, будь все проклято!.. Представляете, сколько дисков я мог бы купить на эти деньги?
- Ну знаешь ли, ухажер, который пускается в такие мелочные расчеты… Признаться, я ее понимаю! - презрительно бросила Лола.
- Слушай, а ты… ты хоть раз пробовал ее поцеловать? - спросила я с невинным видом.
- Нет. Не посмел. В общем, вел себя дурак дураком…
Мы потешались, как в старину во время наших вечерних сборищ.
- Я знаю, что слишком робок… Конечно, это идиотство…
- А зовут-то ее как?
- Ева.
- И откуда она родом?
- Понятия не имею. Она что-то говорила на этот счет, но я не очень понял…
- Ясно… И как же… Ты сам-то как думаешь, есть у тебя шансы?
- Трудно сказать… Но она показывала мне фотографии своей мамы.
Ну, это уж слишком.
Мы катались по траве от хохота, а наш незадачливый Дон Жуан, набрав камешков, пускал «блины» по воде, да все безуспешно.
- Ой, подари мне вот этот! - умоляюще попросила я.
Лола вырвала листок из своего блокнота для набросков и протянула его мне, воздев глаза к небу.
Как она сумела разглядеть скрытое благородство моей героической дворняги, разомлевшей на солнышке?! И ведь правда: если подумать, этот пес был единственным самцом, который так преданно следовал за мной…
Следующий набросок представлял изумительный пейзаж с замком.
- Это вид со стороны английского парка, - уточнил Венсан.
- Давайте пошлем его Старику и напишем ему пару слов, - предложила наша добрая сестрица Лола.
(Дело в том, что у нашего Старика нет мобильника.) (Кстати говоря, и городского телефона тоже».)
Мы сочли предложение Лолы очень удачным - как, впрочем, всегда принимали в прошлом и всегда готовы были принимать в будущем все ее светлые идеи, - и стройными рядами бросились на приступ, следом за белым плюмажем нашей старшей сестры[53].
Эта сценка напоминала возвращение в автобусе из летнего лагеря: листок и перо переходили из рук в руки. Приветствую, люблю, обнимаю, крепко целую, сердечки и прочие глупости.
Однако вот незадача - и в этом был виноват не наш Старик, а исключительно май 68-го: мы не знали, куда его посылать, это письмо.
- По-моему, он сейчас на морских верфях в Брайтоне…
- И вовсе нет, - с усмешкой парировал Венсан, - там слишком холодно! А наш папочка нынче страдает от ревматизма! Скорее всего, он в Валенсии, с Ричардом Лоджем.
- Ты уверен? - удивленно спросила я. - В последний раз, когда я с ним говорила, он собирался в Марсель…
- Ладно, - решительно объявила Лола, - я пока подержу письмо у себя в сумке, и первый из вас, кто нападет на его след, сообщит мне координаты.
Молчание.
Но Венсан взял несколько шумных аккордов, чтобы заглушить его.
В сумке…
Все наши поцелуи, все сердца… как же им будет душно и неуютно взаперти, в соседстве с ключами и чековыми книжками.
Так значит, «под булыжниками мостовой» - ровным счетом ничего нет?[54]
