— Не думаю. Тебе хотелось бы этого?
Татьяна кивнула, и Лукас увидел в глубине ее глаз отблеск пожара, спалившего дотла ее деревню.
Девушка выпрямилась в кресле.
— Итак, он послал вас ко мне. Зачем? Чтобы отвезти мне конфет?
— Я не знаю, — откровенно признался Лукас и рассказал ей о клятве, которую взял с него Казимир, и о записке, прочесть которую можно было только в случае его смерти и в которой было написано всего два слова: Мишаково и ее имя.
Она еще шире раскрыла глаза.
— И вы поехали? Проделали такой дальний путь до России из-за двух слов на клочке бумаги?
— Я дал обещание, — высокомерно сказал Лукас. — Казимир был не из тех людей, которые могут попросить о таком необычном одолжении без веской причины. А то, что произошло, когда я приехал, только доказывает, насколько прав он был.
— Вы знаете, что за люди сожгли деревню? — Татьяна невольно поежилась.
— Нет, не знаю. По их виду невозможно было определить, кто они, но эти ребята давно за мной следили. Я заметил их в почтовом дилижансе, направлявшемся в Липовск, но мог бы поклясться жизнью, что до деревни они за мной не следовали. — Лукас закрыл глаза, вспоминая бесконечное заснеженное пространство…
— Они выслеживали вас?
— Следили за мной, чтобы добраться до тебя.
— Вздор! Зачем, черт возьми, я могла бы им понадобиться?
— В том-то и вопрос! Казимир — то есть дядя Иван — никогда ничего не рассказывал тебе о твоих родителях?
— Не припомню. А вот Георгий и Вера — они, должно быть, знали.
— Мне они ничего не сказали. Похоже, этот Георгий был очень скрытным человеком.
Татьяна фыркнула:
— Вернее сказать — себе на уме…
— Возможно. Но даже если они и знали что-нибудь, теперь уж ничего не скажут.
Ясные глаза Татьяны затуманились.
— Но если те люди пришли из-за меня, если они выслеживали вас из-за меня… нет, это невозможно! Я никто, а вы сами говорили, что были шпионом.
— К тому времени я не был в России пять лет и никогда прежде не бывал в ваших краях. Это связано только с тобой и с Казимиром.
Татьяна сжалась в кресле.
— Если несчастья произошли из-за меня, значит, я во всем виновата — и в том, что сожгли деревню, и в гибели Георгия, Веры… и в смерти Петра. — Она закрыла глаза.
— Не понимаю, зачем ты берешь вину на себя, если ничего не знаешь?
— Признайтесь, что вы приехали сюда не для того, чтобы присмотреть себе лошадь, а потому, что думаете, будто мне угрожает опасность.
— Это маловероятно. С тех пор как мы приехали в Англию, ничего не произошло, даже тогда, когда вы с Далси уехали в Котсуолд. Тем не менее Казимир почему-то решил отдать тебя на мое попечение.
— Боже милосердный! И все это время я считала вас виноватым, — Ты имела на то основания. Наверное, мне не следовало приезжать туда, и ты жила бы счастливо до сих пор.
Татьяна неуверенно посмотрела на него.
— Вы думаете… я была бы счастлива с Петром?
Помедлив, он покачал головой:
— Не знаю. Мне кажется что ты предназначена для чего-то большего.
Она ответила ему столь же правдиво:
— Такой счастливой, как сейчас, я никогда не чувствовала себя в Мишакове.
— Даже в объятиях Петра?
— Даже в объятиях Петра. — Сделав это признание, Татьяна вдруг расплакалась. Она плакала потому, что только теперь поняла, как все произошло. Она предала память о Петре, но была рада хотя бы тому, что все в конце концов обернулось таким образом. — Петр… он был хорошим парнем. — Она шмыгнула носом, поискала платок и воспользовалась наконец большим белым платком, который предложил ей Лукас.
— Совсем как Фредди Уитлз?
Татьяна кивнула и рассмеялась.
— Совсем как Фредди. Здоровый, сильный, добрый… и полный дуралей.
— Однако Георгий говорил мне, что Петр был самым завидным женихом в Мишакове.
— Посмотрели бы вы на остальных… — Лицо ее вдруг посерьезнело. — Насчет леди Иннисфорд — простите меня. Вы правы, у меня была мысль…
— Тайно сговориться. Только не с ней! Уж поверь моему слову — она бы съела тебя живьем.
— А мне казалось, что вы в нее влюблены, — тихо сказала Татьяна.
— Был, — кратко ответил он.
Она хотела расспросить Лукаса подробнее, но в этот момент за его спиной распахнулась дверь.
— Ах, Татьяна, дорогая! Знаю, что ты плохо чувствуешь себя, но я в отчаянии, потому что Марианна только что сообщила мне ужасную новость! — Глаза графини покраснели от слез, она тяжело дышала. — И надо же было этому случиться как раз тогда, когда Принни дал согласие присутствовать четырнадцатого! Все пропало! И… — Тут она заметила своего сына, стоявшего у двери в костюме для верховой езды, и неуверенно взглянула на Татьяну. — Прошу прощения… я помешала?
— Конечно, нет, мама, — заверил ее Лукас. — И поделись скорее новостью, которая привела тебя в такое волнение.
— Новость? Да это сущий пустяк!
Лукас прислонился к стене, явно забавляясь смущением Далси.
— Вот как? Почему же ты тогда плакала? Мне невыносимо видеть тебя такой расстроенной. Умоляю, скажи, что это за новость?
И тут выяснилось, что глаза графини, как и глаза ее сына, обладали способностью вспыхивать от гнева.
— Ах ты, скверный мальчишка! Ладно, слушай: Джиллиан Иннисфорд приехала в Брайтон! — Далси окинула взглядом его костюм. — Но, как видно, тебе об этом уже известно, поскольку ты одет так, словно собираешься как можно скорее трусливо умчаться домой, в Дорсет.
— Хочу предупредить, — холодно произнес Лукас, — что я уезжаю к капитану Роули играть в карты. Надеюсь отлично провести там время, как я уже сказал кузине. Женщины на эту вечеринку не допускаются. — Он поклонился обеим дамам. — Приятного вам вечера. Меня не ждите, я буду поздно.
Круто повернувшись, Лукас вышел из комнаты. Графиня ошеломленно смотрела ему вслед.
— Играть в карты! — воскликнула она. — Он не занимался этим почти двенадцать лет! И это при том, что ему известно о ее приезде. — Совершенно сбитая с толку, Далси покачала головой.
Чувствуя искреннее раскаяние из-за того, что несправедливо недооценила этого человека, Татьяна вздохнула:
— Правильно говорят, что чудеса если уж начнутся, то потом никогда не кончаются.
Глава 13
К рауту, который графиня устраивала четырнадцатого июля, Татьяна подбирала наряд с особым старанием. На ней было надето длинное узкое платье из шелка цвета морской волны, расшитого серебром, с таким глубоким декольте, какое позволяли приличия, а шею украшали аметисты Далси. Волосы ее были собраны на затылке и уложены в серебряную сетку, отделанную бусинками. Морской воздух Брайтона исключал всякие попытки завить волосы, однако Тернер, которая придирчиво осмотрела результаты работы Каррутерс, была удовлетворена.