Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
Ласковое слово имеет сотни оттенков, и овладеть ими можно лишь тогда, когда вы любите детей. Как музыка непостижима для тугоухого, так ласковое слово недоступно бессердечному. Воспитание лаской – это формирование у ребенка взгляда на самого себя как на одаренное существо, достойное уважения и чести. С детства беречь чуткость, совесть, чистоту человеческого сердца, не озлоблять его, не отуплять и не ожесточать, не делать бездушным и черствым, одеревеневшим и окаменевшим – это один из самых главных принципов моей педагогической веры. Я считаю идеалом то, чтобы сердце 18-летнего юноши, воспитанного школой, было настолько чутким к слову старшего товарища, что еле заметный оттенок слова, в котором звучит упрек, заставил его переживать угрызения совести. Не верю в наказание, в котором есть хоть маленькая капелька, хоть отдаленное сходство с унижением человеческого достоинства. А унижение начинается там, где о чем-то нехорошем, что есть в ребенке, «доводится до сведения» коллектива, где то, что ребенок считает глубоко личным, выставляется напоказ, где «выворачивается душа», открывается перед глазами товарищей что-то неприкосновенное. Все эти «сильнодействующие» средства уязвляют детское сердце, обжигают его, откладываются в памяти сердца обидой, оскорблением.
Воспитание детского сердца, оберегание его от зла, от незаметных с первого взгляда ударов духовной палки и в семье, и в школе – это одна из тончайших сфер общественного воспитания. Мало чести нам, учителям, если в жизнь будут идти люди с одеревеневшими озлобленными сердцами, если уже в стенах школы они все узнали и все познали.
Страшно представить себе человека с одеревеневшим и озлобленным сердцем, воспитанного в духе морального ремня, в роли руководителя – хоть маленького, но руководителя, которому вверяется судьба людей – их сердец и чувств. Бездушность, бессердечность, удивительная тупость бюрократа, которые мы время от времени с изумлением встречаем в жизни, – это и есть следствие одеревенения чуткости сердца в годы детства и отрочества. А представим себе человека с одеревеневшим и озлобленным сердцем в роли отца семейства, мужа? Откуда берутся у нас домашние тираны? Все оттуда же – из среды, где царит грубость, где к сердцу прикасается не доброе и ласковое человеческое слово, а шершавая ладонь руки, привыкшей к единственному средству – подзатыльнику, пусть он имеет духовное одеяние, но он остается подзатыльником. А среда эта бывает и в школе, и в семье.
О плохом, что есть в ребенке, пусть знает как можно меньше людей – пусть даже совсем не знает коллектив, и это будет только лучше. Ведь мы имеем дело с детским сердцем, а это самая тонкая и самая чуткая душевная ткань, к ней надо прикасаться бережно и осторожно, лаской и добром. Чем больше тонкости и тактичности в этой сердечной сфере взаимоотношений – во взгляде педагога на хорошее и плохое в ребенке, тем более чутким становится ребенок, подросток к хорошему и плохому в самом себе, тем больше стремится быть хорошим.
Воспитательная роль коллектива заключается вовсе не в том, чтобы коллектив был пугалом и судилищем. Коллектив лишь тогда воспитывает настоящего человека, когда он утверждает самоуважение личности, чувство достоинства и чести каждого человека. Искусство и мастерство воспитания человека коллективом заключается в том, чтобы каждая личность чувствовала, что она приносит что-то хорошее, красивое в коллектив, делает добро и от этого коллектив и его жизнь становятся счастливее и прекраснее. Тридцатидвухлетняя работа в школе привела меня к твердому убеждению в том, что в воспитании существует вот какая закономерность: коллектив лишь тогда становится могучей воспитательной силой, когда он видит в каждом ребенке, подростке в десять, в сто раз больше достоинств, чем пороков и недостатков, А это означает, что воспитание коллектива – тонкая, филигранная работа воспитателя с каждой личностью, тонкое, ласковое, человечное прикосновение к каждому сердцу, тонкая и заботливая подготовка каждой личности к жизни в коллективе.
Читатель может спросить: а что же все-таки делать, если в коллективе есть хулиган, злостный нарушитель дисциплины? Я тысячу раз убежден, что зло в ребенке, в подростке творится только злом, но удаляется из детского сердца только добром.
Ласковость, если она утверждает в человеке самоуважение, имеет одно чудодейственное свойство: она развивает в детском сердце чувство стыда, угрызения совести. Умейте найти такое слово и так его сказать, чтобы не унизить ребенка и в то же время чтобы ему стало стыдно, – это одна из важнейших заповедей воспитания сердца. Слово это не заучишь из учебника педагогики, не запишешь на лекции профессора. Оно рождается в сердце учителя и окрашивается его чувствами. Воспитанник слушает сердцем своего воспитателя только тогда, когда воспитатель говорит сердцем. Можно сказать ребенку или подростку самые обычные слова: «Как же это оно так получается?», «Что-то мы теперь с тобой будем делать?» – и эти слова прикоснутся к самым чувствительным уголкам сердца, заставят пережить свой поступок, пробудят благородные движения души. Чудодейственная сила слова рождается в любви педагога к ребенку, в его глубокой вере в человека. Любовь к человеку и вера в него – это, образно говоря, воздух, на котором держатся крылья ласки. Нет этого воздуха – птица камнем падает на землю, и самые, казалось бы, ласковые слова остаются мертвыми звуками.
Пусть звучит в наших школах чарующая мелодия музыки сердец. Прикасайтесь лаской и добром к самой нежной и самой чуткой в мире материи – детскому сердцу. Берегите человеческое достоинство, утверждайте в человеке уважение к самому себе, воспитывайте тонкость и чуткость реагирования детского сердца на добро и зло. Как зеленый листок тянется к солнцу, так душа вашего воспитанника пусть тянется к ласке и добру. Умейте быть ласковым.
Автору письма «Ременная педагогика»
Читатель – прежде всего и наш брат, педагог, – прочтя письмо А. Буренковой, скажет: но ведь это единичные факты. Можно ли на их основании строить обобщения, выдвигать проблему? Разве недостаточно, если те, о ком говорится в письме, узнают себя и устыдятся?..
Но нет, как бы ни богата была наша школа прекрасными педагогами-мастерами, умеющими понимать душу и разум юношества и детства, это не дает нам права не замечать педагогического бескультурья и безразличия к судьбе ребенка, даже если случаи эти были бы единичными.
Пройти мимо отчаянного родительского, а значит, и детского вопля «что же делать?» никак нельзя. А ведь он повторяется не в десятках – сотнях писем.
Кое-кто представляет себе школу только как кладовую знаний. Каждый день приходит сюда ученик, берет какую-то частицу ценностей из кладовой… Чем меньше взял, тем хуже. Мало берет – пропащий человек.
Забываем мы, что назначение школы в государстве, написавшем на знамени своем «Все во имя человека…», неизмеримо сложнее. Мы, педагоги, стоим у колыбели человека, личности – этой величайшей ценности, которая составляет главное богатство общества и которую общество доверило нам. Помним ли мы об этом?
Однажды мне пришлось зайти в хорошее, вновь построенное здание школы. Все здесь было прекрасно: и учебные кабинеты, и светлые коридоры, и душевая рядом со спортивным залом. Но кто-то из детей посадил чернильное пятно на свежевыкрашенную панель. И тут, у чернильного пятна, собрались директор, его заместитель по хозяйству, дежурные. Все по очереди скоблили, отмывали пятно. А у подъезда школы играли в мяч два шестиклассника. Они не пошли на урок. И никто не заметил этого – ни директор, ни учителя. Не заметили ни тотчас же, ни через час… Как могло случиться, что чернильное пятно на панели заслонило перед педагогами самое важное, что есть в школе, – детей, их неблагополучие?
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
