Карета тронулась. Маркус улыбнулся, глядя на Френсис, ее губы дрогнули в ответной улыбке, но глаза остались настороженными, словно у маленького зверька, которого хотят погладить. Неужели до сих пор не простила его? Но если так, то почему согласилась давать уроки? Ради денег? А может, здесь что-то другое? Может, она хочет отомстить ему, помучить его? Если так, она скоро поймет свою ошибку – мучиться его не заставишь.
Дорога заняла всего несколько минут. Они вышли у пешеходной дорожки перед входом в Академию. За дверью их ожидал мистер Тернер.
Это был пожилой человек, невысокий, смуглый, с острыми темными глазами. На нем был мешковатый фрак и старомодные черные бриджи. Пальцы были испачканы в краске, словно он только что оторвался от одного из своих шедевров.
– Вы уже решили, что именно хотите посмотреть, ваша светлость? – спросил он, когда Маркус представил дам.
– Да нет, оставляем это на ваше усмотрение.
Они ходили из зала в зал, рассматривая портреты, пейзажи и натюрморты голландских, бельгийских и итальянских живописцев. Мистер Тернер рассказывал о достоинствах каждого полотна, об истории их создания. Его пояснения были глубоки и содержательны, и Френсис ловила каждое слово.
Наконец в одном из залов на верхнем этаже художник задержался перед двумя ее собственными картинами, удостоенными чести быть выставленными в Академии.
– Это полотно носит название “Осень”, – сказал он, указывая на одну из них. – Заметьте, прекрасное изображение листьев, желтых, золотых, красновато-коричневых, тут представлена вся осенняя палитра. Глядя на картину, как будто ощущаешь витающий в воздухе запах увядания. А взгляните, с каким мастерством передан ветер, как клонятся ветви, как клубятся облака, предвещающие бурю.
– А кто автор? – спросил Маркус, уже догадавшись по манере письма.
– Это некая графиня Френсис Коррингам, – прочел мистер Тернер, близоруко всматриваясь в подпись. – Некоторые считают это полотно лучшим, но большинство предпочитает вот это. – Он показал на зимний пейзаж. – Вероятно, вы заметили, вид тот же самый, но только глубокой зимой. Земля укрыта снегом, внимание зрителя привлекают следы какого-то зверя…
– Лисы, – не удержалась Френсис. С веселым удивлением она поняла, что художник не расслышал ее имени во время знакомства и не знает, кто она.
– Да-да, – согласился мистер Тернер. – Лисица пробежала меж деревьев, и ее следы исчезают вдали. Замечательное владение перспективой и внимание к деталям. Безветренно, царят покой и тишина.
– Откуда вы знаете, что там тихо? – неожиданно спросила Лавиния. – Может, лисица где-то тявкает.
Гид, недовольный тем, что его прервали, бросил на девушку строгий взгляд.
– Сама картина – олицетворение тишины.
– Ну конечно! – засмеялась Лавиния. – Краски и холст звуков не издают!
– Лавиния, – одернул ее отец, – ты ведешь себя неприлично.
– Значит, вы считаете, что живопись нема? – обратилась к девушке Френсис.
– Конечно!
– Человек должен почувствовать это вот здесь. – Художник прижал руку к груди. – Живописец, создавая картину, вкладывает в нее свою душу, и его душа говорит.
– И что же она вам говорит? – с улыбкой спросил Маркус.
– Картина говорит о холоде и смерти, но и о возрождении тоже. Даже в смерти есть красота, а в подснежниках, которые мы видим под деревьями, таится обещание новой жизни. Всего неделю назад их здесь не было, через неделю их уже не будет, они исчезнут вместе со снегом, и тогда весна, торжествуя, расцветит этот пейзаж. То же самое происходит и в нашей жизни.
– Неужели я хотела все это сказать? – прошептала Френсис, оборачиваясь к Маркусу. Губы у него дрогнули.
– Судя по всему, так и есть, – ответил он шепотом и громко спросил: – А весеннего пейзажа нет?
От ее зимнего пейзажа действительно веет холодом, подумал он про себя, как и от нее самой. За все время, что они медленно ходили по залам, она не произнесла и десятка слов и ни разу не улыбнулась. Маркусу вдруг ужасно захотелось весны, возрождения новой жизни, нового начала. Боже правый, в самом ли деле именно этого он хочет?
– Увы, нет, – ответил мистер Тернер. – Возможно, художник пишет его сейчас.
– Жаль, хотелось бы посмотреть.
– Пойдемте дальше, – Френсис стало неловко.
– Очень хорошо. – С этими словами мистер Тернер двинулся в другой зал. – Давайте посмотрим английских мастеров.
Они полюбовались полотнами Ромни, Лоренса и Констебла, постояли перед картинами Джорджа Стаббса с изображением лошадей, на короткое время привлекшими внимание Лавинии, посмотрели портреты сэра Джошуа Рейнолдса, Коутса и Гейнсборо, уличные сценки Уильяма Хогарта, чьи образы походили скорее на карикатуры, чем на живых людей.
– Какой ужас! – не удержалась Лавиния при виде пьяной матери, бросающей вниз головой своего ребенка. – Бедный малыш!
– Ну, теперь вы убедились, что картины говорят? – с улыбкой обратилась к ней Френсис.
Маркус засмеялся.
– Подловила тебя, Винни, твоя учительница.
– И вовсе нет, ничего они не говорят, а вот думать заставляют. Но если у этого художника не извращенное воображение, а такие вещи случаются на самом деле, то зачем их рисовать? Зачем вызывать у зрителя отвращение?
– Цель живописи – не только доставлять удовольствие, леди Лавиния, она служит воспитанию и просвещению, – пояснила Френсис. – Картина порой говорит яснее тысячи слов.
– Ну, это я уже сообразила, иначе бы вы меня сюда не привели.
– И что же вы почерпнули?
– Я научилась задавать вопросы.
– Хорошо, именно этого я и хотела.
– Я предлагаю поехать выпить чаю, – вмешался Маркус. – Мы уже два часа ходим, у меня ноги гудят.
Они сели в карету и отправились в отель на Албемар-стрит, где Маркус заказал чаю с медом и миндальными пирожными.
Было на удивление весело. Лавиния, правда, говорила мало, зато отец ее был оживлен необычайно. Он шутил, рассказывал всякие забавные истории, очень похоже изображая знакомых Френсис представителей света и с легкостью переходя на дербиширский диалект.
Со стесненным сердцем Френсис подумала, что сейчас он больше похож на того Маркуса, которого она знала и любила семнадцать лет назад, чем на самодовольного аристократа, спасшего ее от хулиганов на рыночной площади и полагавшего, что все должны ему подчиняться.
Закончив чаепитие, они отправились к Коррингам-хаусу. Там Маркус попрощался с Френсис на крыльце и в ответ на ее приглашение зайти и отдохнуть объяснил, что у него вечером дела и надо заехать домой переодеться. Френсис учтиво поблагодарила его за то, что довез ее до дома, и повторила, что ждет леди Лавинию на урок через два дня.
