– Да скажите же мне, она пришла в себя?
– Думаю, можно надеяться. Но сейчас ей сделали укол, она спит. Вам пока туда нельзя. И не забывайте, если Аня очнется, ей вскоре предстоит сложная операция.
– Да-да, конечно. Я помню. Но когда она проснется, я смогу ее увидеть?
– Не сразу. Сначала ее должен понаблюдать я. Дополнительное потрясение при переходе из комы в сознание может быть очень вредным для нее, понимаете? Необходимо минимизировать стрессы.
На другой день утром ему позвонили и сообщили, что Анна очнулась от комы, что можно повидать ее и поговорить с ней.
– Осторожно и недолго, – предупредил доктор.
– А что значит «осторожно»?
– Поспокойнее. Не поднимайте никаких волнующих тем. Будьте внимательны к ее состоянию…
Иван взял ее за руку, улыбался радостно и испуганно. Она тоже улыбнулась, чуть скривив губы.
– Ну как ты? – спросил он почти шепотом.
Она улыбнулась шире и сказала с расстановкой, прислушиваясь к себе:
– Хорошо.
– Молодец! – закивал он радостно. – Ты у нас молодец!
– Ваня, – с трудом выговорила она. – Олег ведь был за рулем. Он…
– Он в порядке. В порядке, не беспокойся. Он ничуть не пострадал. Приходил к тебе каждый день. Волновался…
– Приходил?.. – Аня испуганно смотрела на мужа.
– Да… Беспокоился…
– Ваня, – вдруг встрепенулась жена. – Как Катя? Как она себя чувствует? Мне показалось…
– Тебе не показалось, – возбужденно закивал опять Иван. – У нас внучка, Анют. Только ты не волнуйся, там все хорошо. Катя уже кормит девочку… Счастливая такая.
Аня мечтательно улыбалась, задумчиво глядя на мужа.
– Внучка, – сказала наконец. – Какая радость.
– Да, Анечка. Сплошная радость у нас. Главное вот, что ты теперь пойдешь на поправку.
Аня смущенно взглянула на него. Что-то ее тяготило.
– Вань… Я так тебе рада… – Она вздохнула. – Раньше ты не держал меня за руку… Уже давно. Ради этого стоило попасть в аварию, – усмехнулась. – Ты знаешь, мне кажется, я сто лет тебя не видела. Сейчас бы вот так смотрела и смотрела.
– Там Олег должен подъехать, – осторожно вставил Иван.
– А зачем? – спросила она испуганно.
– Анют, да ерунда это все. Ты пойми, – поморщился он, желая прояснить обстановку и забывая о предостережениях врача. – Я все знаю… Люба тоже.
Она в испуге смотрела на него и молчала.
– Ты не думай, все бывает. Как захочешь, так и будет. Ты только поправляйся. Ты держись, Анют, старайся. Думай о хорошем и ни о чем не печалься.
Она в отчаянии замотала головой. Он опомнился, заулыбался опять.
– Не опасайся, Анька, ничего не бойся, прорвемся! – воскликнул преувеличенно бодрым тоном.
Глаза жены наполнились слезами.
– Ань, я дурак, вот расстроил тебя, – сказал он с досадой. – Хотел только тебе объяснить, чтобы ты не думала ни о чем таком, о пустяках о всяких. Я, Ань, сам-то о многом передумал, не так это все, ерунды много, – забормотал как-то невнятно, но с внутренним убеждением. – Не в этом дело. Вот – внучка у нас, Катя наша мамой стала – вот это серьезно.
Она кивала, успокаиваясь. Заплакала слезами облегчения, крепче цепляясь за его руку. Он улыбнулся, погладил ее по щеке.
– Мне так все странно, – сказала Аня. – От всего отвыкла.
– Пустяки, пустяки, – говорил он успокоительным тоном. – Были бы все здоровы – а остальное ерунда. Ты вот у нас теперь поправишься, и снова будет семья. Будем с внучкой возиться. Будем дальше жить.
– Мне казалось, ты меня разлюбил.
– Может, и мне так казалось. Но это все пустяки… Куда ей деваться – любви-то? Была же она – значит, и есть. Ты, Анют, только поправляйся. Мы же все ждем тебя. И все у нас хорошо будет. Все по-человечески…
Зашла медсестра, потянула его на выход.
– Пойдемте, пойдемте, сейчас врач придет – рассердится, что вы еще в палате. А жене вашей буду капельницу ставить.
– Да, да, – закивал Иван, отрываясь от Аниной руки и пятясь к двери. – Ставьте, делайте, что нужно. Теперь все хорошо будет, Анечка.
Она кивала, провожая его любовным взглядом.
Он вышел, перевел дух и с воодушевлением принялся набирать номер дочери.
Я с тобой
– Да чё ты ко мне прикопалась! – Вася опять кричал на нее, голос срывался. – Оставь меня в покое! Альфонса своего воспитывай, если делать нефига! – Ему было не лучше, чем ей. Но и она не могла сдерживаться.
– Почему это, интересно, он альфонс? Да Олег зарабатывает больше меня, между прочим! Как ты вообще смеешь…
– Ну вот и отлично, что зарабатывает! Иди целуйся с ним! От меня только отвянь! – Василий швырнул ложку, свекольник брызнул по виниловой скатерти малиновыми каплями.
Несмотря на раздражение, Юля все же испугалась, что сын сейчас вскочит и уйдет и снова не поест как следует, а потому примолкла. Васька и так худющий, вырос как жердь, да мяса не нарастил. Питается черт-те как. А она все-таки мать…
– Ну ладно, ладно, – попыталась она говорить примирительно. – Ешь. Ну что ты на меня кидаешься, я же просто переживаю за тебя.
– Переживала бы поменьше, мне бы легче жилось. – Лицо Васьки было злым и отстраненным. Он смотрел угрюмо, суп не доедал, но и не уходил. Юля взяла салфетку, стала вытирать свекольные брызги со стола. Положила ложку на край тарелки. Видно было, что и это все раздражает сына. Она перестала сдерживаться.
– А ты можешь нормально поговорить с матерью хоть раз?! – рявкнула по новой.
– А ты можешь нормально говорить?!
– А что я тебе сказала?!
– Да ты достала уже меня, достала! Я теперь даже девушек с именем Юля за километр обхожу! – с ненавистью глядя на мать, крикнул Вася.
– Что ты себе позволяешь?
– Что хочу – то и позволяю!
– Хватит хамить! – Юля заплакала, и сразу с надрывом, без разбега.
– О господи! Начинается! – Василий бросился вон из-за стола и, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате.
Юля осталась одна. Рыдала, кривя и комкая лицо. Выла, жалея себя. Наконец всхлипнула, умолкая, вытерлась платком, высморкалась. Взяла телефон, набрала Олега – как в воду бросилась. Вообще-то она знала, что не нужно в таком состоянии звонить, но нестерпимо захотелось приклонить изболевшуюся голову к чьему-то теплому плечу.
– Юлька? – откликнулся Олег почти сразу. – А что с голосом?
Она вздохнула.
– С Васей опять поссорились, – сказала печально.
