Он не встречал никого, кто бы улыбался так. Улыбка Фионы была просто движением губ; в ней не было тепла — иногда вежливость, иногда чувственность, да часто — издевка. Он только теперь начинал понимать, как мало тепла было в его жизни вообще, как он сильно нуждался в нем, сам того не сознавая.
— Здесь становится холодно. Пойдемте, стол уже накрыт, — сказала Джеймсу Пейшенс.
Дети побежали вперед. Колин мрачно спросил:
— А я? Могу я войти или нет?
— Сначала извинись перед мистером Ормондом за то, что ударил его.
— Даже и не надейся. Все равно я с ним за один стол не сяду.
Он двинулся прочь по дорожке, и Пейшенс вздохнула.
— Господи, теперь будет дуться. — Взглянув на Джеймса, она спросила: — Колин вас сильно ударил?
Он потрогал скулу.
— Только синяк.
— Я приложу что-нибудь холодное, — пообещала она.
Подхватив пакет с подарками, Джеймс пошел за ней в дом, любуясь грацией движений ее гибкого тела в зелено-синем платье, обвивающем стройные ноги. Она была как сама весна.
— Ваше платье тоже очень красивое, — грубовато заметил он, и девушка оглянулась через плечо, улыбаясь.
Под таким углом ее лицо было почти прекрасным.
— И снова — ваша мать, — сказала она. — Обычно я ношу джинсы, как вы, наверно, заметили. Они дешевле и носятся лучше любой другой одежды. Я должна быть практичной — слишком много приходится работать. Когда ваша мать выяснила, что мне нечего надеть на день рождения, она сшила это платье в подарок.
— Понятия не имел, что она хорошо шьет. — Впрочем, что он знает о матери? Ее жизнь совершенно ему неизвестна. Они чужие люди. Как она могла ожидать другого отношения спустя столько лет?
— Она шьет на нашей старой машинке. Вообще чудо, что эта штука работает. Она сто лет пролежала на чердаке, но Джо — волшебник во всем, что касается техники. Он смазал ее и настроил, и с тех пор ваша мать шьет для всех. Кажется, она получает от этого удовольствие. Она не может долго быть на ногах из-за артрита. Ей приходится работать медленно, потому что руки часто распухают, но мне кажется, что работа идет на пользу ее суставам. К тому же она чувствует себя лучше, когда занята, а не просто сидит в кресле, читая или глядя в телевизор.
Я поддерживаю все хобби моих подопечных: рисование или работу на огороде. А еще они делают домашнее вино. Им нравится работать и чувствовать себя независимыми. Приятно пообщаться с людьми, но иногда каждому нужно побыть в одиночестве.
— А вы? Сколько у вас времени на одиночество?
Она состроила рожицу и рассмеялась.
— Не много.
Они вошли в столовую, и все присутствующие подняли головы и улыбнулись, приветствуя их. Джеймс улыбнулся в ответ и сказал:
— Добрый всем вечер. — Он очень хорошо помнил, как покинул этот дом в прошлый раз. Разумеется, все знали и говорили о том, как он ушел, хлопнув дверью.
Но все улыбались вполне дружелюбно и хором ответили: «Здравствуйте!»
Дети не сидели за столом; они столпились вокруг птичьей клетки на старой дубовой тумбочке. Канарейки весело пели, и, к ужасу Джеймса, из их клетки во все стороны летела шелуха.
— Надеюсь, птицы не будут слишком вам досаждать, — неловко обратился он к Пейшенс.
— Они очаровательны — правда? — Она улыбнулась всем, сидящим за столом, и старики закивали.
— Очень милые, — сказала одна из пожилых леди. — И мне очень нравится слушать, как они поют, от этого в доме веселее.
— У меня в комнате есть пара попугайчиков, — сказала Лавиния. — Вы должны их послушать! Тараторят без умолку, правда, не все, что они говорят, подходит для приличной компании.
— Можно говорить с птицами, а можно и с рыбами, — сказал Джо.
— Я могу, — сказал Тоби.
— И что они отвечают? — подначил Джо.
— Конечно, они не говорят, но всегда подплывают и смотрят на меня, — возразил Тоби.
— Еще бы. Как не посмотреть на придурка. А ты и есть придурок. Разговаривать с рыбами!
— Вы сидите рядом со мной, — позвала Эмми, и Джеймс протиснулся на другую сторону стола к свободному стулу. Только устроившись там, он осознал, что сидит рядом с матерью.
Он вспыхнул, когда она сказала:
— Спасибо, что пришел, Джеймс. Я боялась, что не придешь.
Он не знал, что сказать в ответ, но, к счастью, вспомнил о коробках и поставил перед ней ту, что была перевязана зеленой лентой.
— С днем рождения.
Все замолчали, наблюдая. Порозовевшая от смущения Рут Ормонд начала возиться с коробкой, и Джеймс наконец заметил, как распухли от артрита ее суставы. В прошлый раз он увидел только, что на руках больше нет колец.
— Позвольте мне, — сказал он, отбирая коробку, и распаковал ее, прежде чем вернуть.
Первым она достала флакон духов. В глазах, поднятых к сыну, блестели слезы.
— Ты помнишь мои любимые духи! Сколько лет уже я ими не душилась! Я не могла позволить себе такую роскошь.
Он опешил; ведь он же слышал этот запах в ее комнате. Неужели ему показалось?
Она попыталась открыть коробку, и Джеймс помог ей, достал духи, освободил с некоторым усилием пробку и внимательно смотрел, как она наносит духи за ушами и на запястья. Запах проник в его ноздри, и он чуть слышно вздохнул. Да, именно этот запах он слышал в ее комнате в прошлый раз. Как интересно устроен человеческий мозг! Память и воображение объединились, и он искренне верил, что в комнате пахнет духами, которыми всегда пользовалась мать во времена его детства…
— В коробке есть еще что-то, — напомнила Эмми, заглянув внутрь.
Джеймс развернул шарф, и девочка задохнулась от восторга.
— Ой, как здорово!
Лицо Рут Ормонд сияло. Она пропустила тонкий шелк шарфа меж узловатых пальцев, поднесла к щеке.
— Как мило. Обожаю этот цвет. Я надену.
Джеймс встал, взял из рук матери шарф и набросил ей на плечи.
— Спасибо, Джеймс. Я в восторге от обоих подарков.
— Ах да, я забыл об открытке, — сказал он, подавая ей карточку, и сел, наблюдая, как Рут открывает ее, рассматривает картинку и читает.
Эмми не отрываясь смотрела на вторую стоящую перед ним коробку.
— А это для кого?
Чувствуя всеобщее внимание, Джеймс откашлялся.
— Ах да. Я забыл. — Он посмотрел через стол на Пейшенс. — С днем рождения. — И подвинул коробку к ней.
Она явно удивилась.
— О, зачем? Не стоило утруждаться. То есть спасибо…
Ему было приятно, что удалось застать ее врасплох и лишить обычной самоуверенности. До сих пор все происходило наоборот, и Джеймс был рад поменяться ролями.
