Книга Своенравная невеста - Мишель Смарт

Аалессандра смотрела на свое отражение в зеркале. Над ней поколдовала целая толпа косметологов и парикмахеров, и теперь она была готова.

Нет, не готова! И никогда не будет.

И все же ей придется это сделать.

Она выйдет замуж за Кристиана. И пойдет к алтарю одна.

И Стефан, и Зайед предлагали ей свою помощь, но она отказалась. Лишь в сопровождении двух человек она хотела бы пойти к алтарю. Но один из них умер, а второй даже не удосужился ответить на приглашение.

Она гордо выпрямилась. Этот брак – ради ребенка, и только. Она не должна забывать об этом. И не должна думать о Кристиане, о его скоропалительной поездке в Нью-Йорк, которая, как она подозревала, была затеяна не ради бизнеса, а ради собственного удовольствия. О часах ожидания и смертельного страха, что он, как и отец, предаст ее.

Она должна научиться доверять ему – ради ребенка.

Кристиан – не ее отец. Вчера вечером, когда он позвонил ей и сообщил, что уже вернулся в Афины, она испытала невероятное облегчение.

Она посмотрела на часы. Пора. Уже через час она станет его женой.

Она вновь вспомнила об их ночи в Милане, и ее щеки запунцовели. Ее тело хотело секса. Секса с Кристианом. Он сумел разбудить ее, сумел показать ей, каким бывает наслаждение.

Перед тем как облачиться в свадебное платье, она надела белые кружевные трусики, такой же бюстгальтер и белые чулки. Она думала о том, как его сильные пальцы будут двигаться по ее бедрам, сдвигая невесомую ткань чулка, как его руки лягут на чашки бюстгальтера, как он стянет с ее бедер невесомые кружева…

Dio, сколько раз за эти дни она бралась за телефон, чтобы позвонить ему, – и вновь клала трубку, так и не сделав звонка? Не сосчитать. Сам он позвонил ей пару раз, и, разговаривая с ним, она чувствовала, как по телу растекается жар, а кожу покалывает, словно раскаленными иглами. И все же она не могла избавиться от чувства, что он что-то скрывает от нее.

Per favore, только бы не другая женщина!

Как ей научиться верить ему? Она не знала.

Резкий стук в дверь отвлек ее от этих мыслей. Наверное, кто-нибудь из слуг. Милая девушка, подававшая ей по утрам завтрак, была шокирована, узнав, что Алессандра пойдет к алтарю одна.

Как бы она хотела наступить на собственную гордость, позвонить Рокко и умолять его приехать! В глубине души она верила, что тогда он бы простил ее, не оставил одну…

Впрочем, сейчас ей, так или иначе, пора отправляться.

Она бросила взгляд на балконную дверь. Она могла бы спуститься по пожарной лестнице и сбежать. Гости уже в церкви, слуги заняты предсвадебными хлопотами, так что ее хватятся не скоро.

Нет, она не может так поступить с Кристианом. Она знала, что такое унижение, и сама не могла бы унизить никого, тем более его.

Вновь раздался стук. Заученно улыбнувшись, она распахнула дверь – и улыбка тут же угасла.

На пороге, облаченный в костюм, стоял ее брат.

Мгновение она ошеломленно молчала, а затем разразилась слезами.

Кристиан стоял у алтаря. Рядом с ним – Стефан и Зайед, друзья жениха, или, как они сами говорили, koumbaros. Все трое не сводили глаз с дверей часовни.

Где же Алессандра?

Невесте полагается опаздывать к алтарю, но ведь прошло уже полчаса! Если бы Стефан предусмотрительно не отобрал у него телефон, он бы уже звонил ей.

Он кинул взгляд на гостей.

В третьем ряду сидел Миколай, его лицо расплывалось в широкой улыбке. Рядом с ним – его жена Таня и трое из их семерых детей.

Наверное, их пригласила Алессандра.

Сердце его сжалось: она сделала это для него!

Кристиан кивнул, приветствуя их, но так и не смог выдавить из себя улыбку.

Где же она?

Священник улыбнулся ободряюще, но и на его лице уже проглядывало беспокойство.

Прошло еще десять минут. Внутри у него все кипело. Но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге появилась Алессандра, озаренная золотым солнечным сиянием, от которого ее белоснежное платье, казалось, светилось.

Она была прекрасна, как ангел, и охватившее его облегчение мгновенно сменилось безмолвным восторгом.

Струнный квартет заиграл торжественный канон.

Алессандра, улыбаясь, медленно шла к нему. Он не отрывал от нее взгляда и поэтому не сразу заметил, на чью руку она опирается.

Рокко приехал. Он не отрекся от сестры. Значит, он летал в Нью-Йорк не зря.

За ними шла Оливия, восхитительная в своем изумрудно-зеленом платье.

Чем ближе Алессандра подходила к нему, тем плотнее становился комок у него в горле.

В отличие от большинства невест, предпочитающих замысловатые прически, Алессандра распустила волосы, и они лежали у нее на плечах темно-каштановыми волнами. Ее платье было истинным произведением искусства: лиф обрамляли тонкие полосы кружева, украшенные мелкими бриллиантами, тонкая полупрозрачная ткань струилась от талии вниз, подчеркивая изящные линии бедер, и ниспадала до самого пола округлым белым куполом.

Он искал в ней следы страха, но напрасно: ее прекрасные медово-карие глаза были ясными и безмятежными.

Протянув Алессандре руку, он на секунду встретился глазами с ее братом. Взгляд Рокко ясно говорил: «Теперь она твоя. Обидишь ее – и тебе придется расплачиваться до конца жизни».

В этот момент он впервые в жизни понял значение ритуала, когда рука невесты передавалась жениху.

Отныне обязанность защищать Алессандру всецело возлагалась на него. В горестях и в радостях их жизни будут связаны воедино.

Служба должна была продлиться около часа. Кристиану казалось, что время ускорило свой бег, и вот уже подошел момент обмена брачными клятвами. Он первым произнес слова обета, Алессандра повторила их за ним сильным, чистым голосом, на безупречном греческом. Она значительно посмотрела ему в глаза, и этот взгляд тяжелым грузом лег на его душу. Но у него не было времени обдумать это странное ощущение, потому что подошел самый важный для грека момент церемонии – коронование. Священник благословил две увитые цветами короны. Зайед трижды провел коронами над их головами и наконец возложил на них венцы.

Все!

Теперь настало время поцеловать невесту.

И вновь Кристиан искал в ее взгляде страх и не находил. Глаза Алессандры смотрели безмятежно, и улыбка играла в уголках ее волшебных губ, вкуса которых он не ощущал с той самой ночи в Милане. Губ, о которых он грезил вот уже два месяца.