Говорят, он рисует огромную картину на лестнице Национального дворца, длинного красного здания на Сокало с окнами, похожими на отверстия во флейте. Сьенфуэгос и Ла Перла поспорили, можно ли зайти внутрь и посмотреть. Старик с ящерицей утверждает, что обязаны пустить, потому что там суд и государственные учреждения.
— Скажи им, что ты женишься.
— Ничего не выйдет, старый ты дурак, — отрезала Ла Перла. — Если он женится, где его невеста?
— Ладно, — не растерялся Сьенфуэгос. — Тогда скажи, что разводишься.
24 ОКТЯБРЯ
Dios mió. Картины на стенах приковывают взгляд. Сьенфуэгос оказался прав, они во дворце, но можно пройти через главный вход во внутренний двор с фонтаном в виде летящей лошади и портиком по периметру. В тесных кабинетиках мужчины в рубашках без пиджаков регистрируют браки и ведут налоговую отчетность. За их дверьми, на стенах коридоров, Мексика смеется и истекает кровью, рассказывая свою историю. Люди на картинах выше, чем в кабинетах. Темно-коричневые женщины в джунглях. Мужчины тешут камни, ткут холсты, стучат в барабаны, несут цветы размером со швабру. В центре одной фрески сидит Кецалькоатль в величественном головном уборе из зеленых перьев. Все тут: индейцы с золотыми браслетами на смуглых руках, Порфирио Диас с высокими седыми волосами и французской шпагой. В углу эскиз: мексиканская собачка escuincle рычит на европейских овец и прочий только что прибывший скот, как будто знает, какие беды ждут страну. Здесь и Кортес, в коридоре возле конторы, занимающейся оценкой имущества для налогообложения. Художник изобразил его похожим на беломордую обезьяну в шлеме с гребнем. Монтесума стоит на коленях, а испанцы занимаются тем, что в конечном счете их погубит: жирные монахи воруют мешки с золотом и порабощают индейцев.
Но Кортес не стал ни началом Мексики, ни ее концом; так сказано в книгах. Если верить фрескам, это древняя страна, которая будет жить вечно и писать свою историю с ее яркими красками, листьями, фруктами и гордыми голыми индейцами, не знающими стыда. Их великий город Теночтитлан по-прежнему здесь, у нас под ногами, и в нем, как и прежде, кипит торговля и желания. Красавица приподнимает юбку, обнажив татуированную лодыжку. То ли шлюха, то ли богиня. А может, просто ей, как матери, нужен поклонник. Художник показывает нам, что эти три типа женщин на самом деле одно, потому что в нас по-прежнему живы разные предки; они и не умирали. Как здорово рассказывать такие истории, шептать о чудесах прямо в чужом мозгу! Жить одним лишь воображением и получать за это деньги. Дон Энрике ошибался.
А где же сам нашумевший художник? Караульный сказал, что обычно он здесь днем и ночью, в любое время суток может вызвать сюда своих помощников, которые замешивают краску и штукатурку. В любой день, но не сегодня.
На стене над главной лестницей — огромная фреска, не законченная даже наполовину. Большая часть стены скрыта под лестницами и лесами, так что можно забраться на самый верх. Некоторое время караульный вглядывался в дощатый настил, словно ожидал увидеть на нем спящего художника. Но сегодня его здесь нет.
— Может, пристрелил кого, — поделился часовой. — Приходи завтра. У него здесь, в министерстве, множество друзей. Его всегда вытаскивают из тюрьмы.
25 ОКТЯБРЯ
Сегодня художник пришел на работу. В девять утра уже был на лесах. Высоко, так что почти не видно, но явно был здесь, потому что рабочие сновали вокруг, будто его собственный пчелиный рой. Мальчишки-подмастерья бегали по всему двору с водой и штукатуркой, лестницами и досками. Они замешивают штукатурку в ведрах и на веревке поднимают к художнику. Это не просто картина, презрительно процедили мальчишки. Это фреска. Трудно объяснить. Настенная живопись. Не рисунок на штукатурке: то и другое наносится вместе, одновременно, так что картина не осыплется, пока не рухнет сама стена. Капитан Штукатурки на лесах всегда работает вместе с художником: наносит последний, тонкий слой белой тестообразной массы. Не слишком быстро, но и не слишком медленно, чтобы художник успел нарисовать на штукатурке, пока она не высохла.
— Эти двое работали вместе, еще когда Бог мамкину титьку сосал, — пояснил подмастерье. Капитана Штукатурки они боялись, похоже, больше, чем художника, хотя оба метали с лесов громы и молнии: то слишком много воды в штукатурке, то недостаточно. Каждый мальчишка сегодня схлопотал нагоняй.
Оказалось, мастер, замешивавший штукатурку (вообще-то его зовут Сантьяго, но сегодня его имя просто смешали с грязью), как на беду, не явился на работу. Поговаривали, будто ему разбили голову в драке из-за женщины. А без Сантьяго, по словам художника, даже собака его бабушки приготовит штукатурку лучше, чем эти балбесы.
Я умею делать штукатурку.
Тогда иди сюда.
Оказалось, это все равно что месить тесто для pan dulce, да и могло ли быть иначе? Порошок, который они называют известкой, такого же тонкого помола и так же белым облаком окутывает подмастерий, когда они сыплют его в ведерки для штукатурки. Ресницы и тыльные стороны рук у них белые — и ноздри, потому что мальчишки дышат этой пылью. Они всыпают порошок в воду, а не наоборот.
Постой-ка. Расстели на полу холст, высыпь на него холмик порошка. В середину влей воду — как озеро в кратере вулкана. Пальцами смешай лагуну в болота, чтобы масса загустела. Постепенно, иначе будут комочки.
Даже старый Капитан Штукатурки на лесах отложил работу, чтобы посмотреть. Страшновато.
— Где ты этому научился?
— Это все равно что месить тесто для pan dulce.
Эти слова вызвали у смех у подмастерий. Мальчики не пекут хлеб. Но дела их шли неважно, поэтому насмешники замолчали, а один уточнил:
— Как никстамаль для лепешек?
— Нет, как тесто из пшеничной муки. Из него в Европе пекут хлеб и сдобные булочки.
Ха-ха-ха, сдобные булочки! Так новая работа принесла новое прозвище. И Капитан Штукатурки, и художник обратили внимание на массу. Капитана Штукатурки зовут сеньор Альва, художника — сеньор Ривера. Он даже толще, чем на фотографии в газете; мальчишки боятся его как огня, так что, наверно, он действительно людоед. Но, когда художник спустился с лесов, чтобы помочиться, он позвал: «Эй, Сдобная Булочка, иди сюда! Дай-ка я взгляну на мальчишку, который делает такую отменную штукатурку».
— Приходи завтра, — велел он. — Ты можешь нам опять понадобиться.
29 ОКТЯБРЯ
Художник не отпускает мальчишек, пока ходят трамваи. То замешиваешь штукатурку, то привязываешь веревки, то таскаешь на леса что попросят. С потолка дворца свисают остроконечные железные фонари, и приходится нагибаться, чтобы не удариться головой. Фреска на лестнице высотой в две стены, одна над другой. Ее нужно завершить до конца года.
Сперва кладут слой крупнозернистой штукатурки с песком, чтобы выровнять выпуклости и складки на кирпичной стене. Затем еще три слоя, каждый ровнее и белее предыдущего; больше мраморной пыли, меньше песка. Неровности сглажены, преданы забвению, и художник начинает с чистого листа. Каждый день на стене появляется очередная частичка истории, а в карманах у мальчишек — очередные песо.
