Вагон-ресторан был полон. С помощью толкательно-локтевой тактики они пытались найти свободное место. Мужчина решительно пробрался к столу, покрытому белой скатертью, за которым сидела сварливая пара, заканчивающая обедать. Мужская половина пары обладала усами, аккуратно подстриженными квадратом, у женской половины усы свободно торчали во все стороны. На каждом столе в хрустальных вазах стояли розовые пластмассовые гвоздики. Между мужчиной и парой за столом завязался странный, прыгающий разговор, в котором мешались Петровка... Щипок... Замоскворечье... Варварка... Солянка... Трубная... Кузнецкий Мост.
Девушка отключилась от внешнего шума, смерила взглядом широкие окна вагона и стала думать о летнем дне на озере. К столу подошла усталая официантка.
— Будьте добры, принесите для девушки пиво «Сенатор», а мне бутылку водки и тарелку сушеной воблы.
— Водки нет, — проворчала официантка.
— Почему нет?
— Сухой закон.
— Если есть закон, значит, есть и исключение, — с надеждой произнес мужчина.
— Нет водки. Неужели так трудно понять, товарищ, — неприветливо огрызнулась официантка.
— Принеси тогда бутылку коньяка. Коньяк тоже сгодится.
Получив тарелку с плотвой и свой коньяк, мужчина сделал основательный глоток, осклабился и отхватил зубами кусок рыбы.
— А вот теперь я готов заказать еду.
Официантка по-прежнему посмотрела на него с ненавистью.
— Для начала соляночку, потом пятнадцать блинов, шашлык, салат, колбасы и еще бутылку коньяка.
Вместо шашлыка им принесли куриные ножки, вместо салата — жареную на маргарине картошку. Мужчина перелил коньяк в стакан, подул, словно бы сдувал пену, и вспомнил, как в свое время Брежнев говорил, что двести пятьдесят граммов водки подходящая разовая доза для русского мужика.
Девушка посмотрела на усатую женщину и прислушалась к речи ее мужа с квадратными усами.
— Война продолжалась для меня пять лет, и тогда каждый знал, в какую сторону надо стрелять, но наш брак продолжается уже двадцать девять лет, и я все еще не знаю, с какой стороны ожидать нападения в следующий раз...
Девушка утешала сама себя. Все, о чем не помнишь, прекращает свое существование. Может, ничего такого и не было.
Мужчина наполнил стакан соседа и хлопнул его по спине, после чего неожиданно сообщил девушке, что им пора возвращаться в купе. Недопитую бутылку он прихватил с собой.
— Я могу пить без особой причины, но я никогда не пью в одиночестве. Нам, русским, для выпивки всегда нужна компания. Так веселее. Мужик страдает и потому пьет, вот как я сейчас.
Мужчина достал из чемодана принесенную девушкой бутылку самогона и поставил посередине стола. Он долго и напряженно смотрел на нее.
— А ты, детка, вынуждаешь меня пить в одиночестве.
Он протер бок бутылки, поставил ее рядом с полупустой бутылкой коньяка и с ленивым любопытством взглянул на девушку.
— Я жил совершенно без денег с шестьдесят первого по шестьдесят четвертый год. У меня не было ни копейки, и все-таки я жил. Здесь, у нас, это вполне осуществимо. Всегда можно пожевать какой-нибудь корешок или снять с дерева улитку, и всегда есть водка. Как у нас говорится, свинья грязь найдет. Зимой сложнее. Но можно сосать шишки и грызть кору. Хорошая сторона водки в том, что она не замерзает даже в самые лютые морозы.
Мужчина наполнил стакан до краев, опрокинул его в рот и закусил зеленым луком. Потом стал что-то бормотать под нос, время от времени посматривая на девушку.
— Интересно, все финки такие черствые и холодные, как ты? Русские шлюхи, потрахавшись, тут же начинают пердеть. Но я уверен, что ты не такая.
Допив коньяк, принесенный из ресторана, мужчина тяжело вздохнул, показал на бутылку без этикетки и продолжил хриплым голосом:
— Голова раскалывается. Придется, пожалуй, выпить и эту.
Девушка вышла в коридор. Поезд, равномерно стуча колесами, бежал вперед. У самой дороги на крыше полуразвалившегося дома стоял старик и сбрасывал снег на землю. Позади дома извивался ржавый ручей, пересекая всю белоснежную равнину и пропадая где-то в тени вековечного леса. Вскоре массивный лес поглотил всё вокруг. В другом конце вагона кто-то отчаянно рвал на части гармонь. Стук колес и славянские мелодии укачали девушку, она погрузилась в умиротворенное забытье. Зимний пейзаж она превратила в летний: лимонно-желтый луг, синеватая граница леса, румяные в свете закатного солнца стволы берез, темные, прохладные тени полей и маленькое курчавое облако в вышине.
В конце концов девушка неохотно вернулась к двери купе и осторожно приоткрыла ее. Мужчина трупом лежал на своей полке.
Девушка тихонько прошла к своему месту и присела на край. Воздух в купе был влажным, испарения от частого заваривания чая сделали его плотным и гнетущим. Изо рта мужчины вытекла плотная струйка слюны. Его лицо казалось таким спокойным, словно бы он только что выпустил из себя печаль, что томила его всю жизнь. Девушка разделась и легла на полку, с которой уже сроднилась. Она думала о Митьке, как он разрезает яблоко ножом с костяной ручкой и протягивает ей половину. Митька, пахнущий хозяйственным мылом и травой. Митька, инертный и ленивый, но отличный пловец и чемпион по шахматам в родной школе.
День растворился в вечерних сумерках. Ночь сквозь темноту заиндевела на окне синим рассветом. Желтая луна смела с небосклона последнюю яркую звезду, расчищая путь горячему солнцу. Дневной свет медленно расползался по Сибири. Мужчина в синих тренировочных штанах и белой майке отжимался в поте лица между двух полок, сонные глаза, сухой смердящий рот, густой, вязкий запах ночи в купе, наглухо заклеенное окно, тихие стаканы на столе, молчаливые крошки на полу. Впереди был новый день, его ржавые, покрытые инеем березы, сосновые леса, в которых бродят дикие животные, волны свежего снега на открытых просторах, белые вытянутые поношенные кальсоны, вялые пенисы, мочалки, щетки, тапки, широкие фланелевые ночные рубашки в цветочек, шерстяные носки, шали, зубные щетки с растопыренной щетиной. Ночь проносится сквозь темноту, превращаясь в утренние сумерки, строгая очередь в святилище туалета, сухое умывание посреди вони, мочи, мокроты, стыдливых взглядов, неловких движений, в окнах тени от пышущих паром чайных стаканов, большие кубики сахара, легкие, как бумага, алюминиевые чайные ложечки, черный хлеб, сыр «Виола», порезанные ломтиками помидоры и лук, жареная цыплячья грудка, баночка хрена, сваренные вкрутую яйца, соленые огурцы, банка майонеза, рыбные консервы и молдавский зеленый горошек.
Сумерки уступают место новому дню, снег поднимается над землей и вьется по стволам деревьев, в кронах тлеет тишина, ястреб сидит на коленях у бирюзового облака и смотрит на извивающийся червем поезд.
Сначала рельсы петляли, и вагон сильно раскачивался из стороны в сторону, потом послышался скрежет торможения, словно кто-то провел стеклом по металлу, и вот уже поезд останавливается на вокзале главного города Сибири — Иркутска. Здесь он простоит два дня.
