Данило Арацкий так и не смог разгадать, что же было Мартиной тайной и как ей удалось уже при первой встрече перевернуть всю его жизнь, хотя уже в самом начале их связи он почувствовал легкое покалывание какого-то внутреннего холода, который перерастал в страх, привязывавший его невидимыми нитями к этой женщине, обладавшей необыкновенным и мощным упорством.
Разрушительную силу Петраны оправдывала ее неземная красота. Что оправдывало Мартино презрение ко всем тем, кто не принадлежал к ее касте, касте победителей? Принадлежность к этой касте? Возможно.
* * *
В освещенной перекрещивающимися потоками света комнате Даниле Арацкому почудилось, что он снова видит свою жену, ее глаза, в которых застыла неожиданная ярость, ее распухшие от плача губы, сильные и некрасивые кисти ее рук.
После ужасной ссоры из-за квартиры он заметил появившиеся во взгляде Марты искорки презрения и понял, что отвергнут, что ему нет места не только в ее постели, но и в Белграде, и в Сербии. Неужели ему было недостаточно глупых историй с барабанной перепонкой и четырьмя несчастными дурочками, спрашивала себя Марта? Неужели ко всему этому надо было еще и лишить собственного сына крыши над головой?
Он не знал, что ей сказать. Все, принадлежавшие к ее кругу, закончив войну победителями, очень быстро забыли рассказы о равенстве и старались обеспечить своему потомству безоблачную жизнь. Почему этого не сделали для него, для нее и их ребенка его Арацкие?
– Потому что их больше нет! Потому что они теперь только голоса на ветру! Воздух! – выпалил он ей прямо в лицо во время очередной глупой ссоры, не желая что бы то ни было объяснять. Да, в конце концов, что тут объяснять? Что он при своей зарплате не может купить квартиру? Что больному человеку с шестью детьми квартира гораздо нужнее? Что еще? Развод маячил на горизонте, но он его не видел. А, может быть, не хотел видеть? Или же хотел сохранить в памяти лишь первые месяцы их совместной жизни: ее, запыхавшуюся от пробежки в Калемегданском парке, себя счастливого, что закончил учебу на медицинском факультете и осуществил мечту своего славного деда о том, чтобы в роду Арацких и после него были врачи и целители. И, конечно, он был счастлив, что теперь может лечить людей.
Теперь это пытались у него отнять.
– А ты их в этом поддерживаешь… – он собрался с силами и сказал ей в последний день их брака. – Почему?
– Потому что ты ничего не понимаешь. Ты сам себе все портишь этими дурацкими «барабанными перепонками» и другими глупостями. Если три авторитета в психиатрии подписались под заключением, что Н.М. – душевнобольной, как ты можешь заявлять, что он не сумасшедший, а пьяный? – Нееет, она не допустит, чтобы ее сын жил с клеймом позора. Да и она не станет больше жить с человеком, который оказался способен попрать чужое достоинство!
– Вот, смотри! Вот! – она швырнула ему в лицо копии обвинительных писем. – Против тебя свидетельствует не одна несчастная, а четыре! Тебе от кого-нибудь приходилось слышать что-то подобное? Такое даже пьяному не приснится! – она то кричала, то плакала. – Ты хоть раз сталкивался с чем-то подобным?
– И ты во все это веришь? – запротестовал он впервые за всю их совместную жизнь. – Ты что, думаешь, мужчина в состоянии осуществить такое меньше, чем за тридцать минут? Да к тому же в больничной палате, куда в любой момент может кто-то войти? И еще чтобы ни одна из них даже не крикнула?
– А как же мне не верить! Скорее всего, и твой брат Петр рассуждал так же, как и ты, поэтому он и кончил так, как кончил. Иначе и быть не могло. Есть люди, которым можно доверять, а есть такие, которых следует убирать как можно скорее, любой ценой… – Марта на мгновение замолкла, а Данило почувствовал, как в нем разгорается гнев.
«Не значит ли это, что и меня захотят убрать любой ценой?» – мелькнуло у него в голове, «так же, как того несчастного, который вздумал критиковать главу государства…» Похоже, она знает о Петре больше, чем говорит. Его убрали. Не обвинили, не осудили, не посадили, а убрали… Она боится, что Дамьян однажды пойдет той же дорогой, дорогой дяди… Ерунда! С войной давно покончено – и с той, против немцев, и с другой, междоусобной. Какой безумец захочет снова воевать? И все-таки! Данило Арацки почувствовал, как по всему его телу поползли мурашки, а в ушах зазвучал голос Симки Галичанки, бабки по материнской линии, каждое слово которой рано или поздно сбывалось. Все Арацкие, которые сейчас живы, и некоторые, которые еще только должны родиться, пройдут через несколько войн, а потом их останется только трое. Что это за трое? Неужели и Дамьяну суждено пройти через все ужасы, через которые из поколения в поколение проходили Арацкие? Если суждено пройти? А вдруг его молодое, чистое лицо обглодают собаки и крысы на каком-нибудь кукурузном поле?
Данило Арацки задрожал и всмотрелся в Мартины широко раскрытые дикие глаза. Она его предала. Бросила на произвол судьбы, не без влияния отца, который таких, как Петр, посылал в каменный ад Голого острова, где они или сами оговаривали себя, или погибали среди раскаленных скал, без суда и следствия, без единого письменного упоминания об их вине, в тех редких случаях, когда ее формулировали. Чаще всего все сводилось просто к смерти.
Что знала Марта о Петре? И почему она позволяла ему многие годы пытаться разыскать исчезнувшего брата, от которого не было никаких следов ни наяву, ни во сне, и это поддерживало в нем надежду, что Петр все-таки жив. Мертвый, он преследовал бы его по пятам, так же как и все остальные родственники, чтобы напомнить о хуторе среди болот, о дне, когда они прощались в Ясенаке, не предполагая, что больше никогда не встретятся. Где он, что с ним происходит, Марта должна знать. Расспрашивать нет смысла. Не скажет. Для нее, как и для ее отца, половинчатой позиции не существует, люди делятся на тех, кто с ними или против них! А с ними только проверенные, самые проверенные, те, которые никогда и ничему не сопротивляются и никого не берут под защиту. Надежные.
«А ты не такой! И среди них тебе нет места! – прошептал он самому себе. – Но и Дамьяну нет места среди них…» Боль, более страшная, чем от укола иглой, пронзила сердце Данилы. А что если Дамьян отвернется от него? Поверит, что Данило ему не отец, как утверждала Марта в припадках бешенства, но чему никто не верил, потому что у малыша были такие же, как у Данилы, огненно-рыжие волосы. И даже в самой яростной ссоре она признавала это. Рыжие волосы на голове Дамьяна это подарок от Данилы. Такой же подарок получил и сам Данило от какого-то далекого предка, какого-то неизвестного ему Арацкого.
Кто знает, что обнаружится, если спуститься вниз по родословному древу в мрачные леса Закарпатья? Всмотреться в пути и привычки тех, кто подобно первым Арацким блуждал по этим путям, воевал, грабил, насиловал, начиная от неведомых кельтов, гуннов, турок, славян и до забытых прапредков с материнской и отцовской стороны. Что обнаружилось бы в их жизнях и нравах такого, что он не сумел узнать? Кто они были, злодеи или святые? Кто?
