Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
— Мы часто бываем неблагодарными, сами того не понимая, — наконец произнесла Маренн. — Только много лет спустя вдруг осознаем свою черствость.
Она откинулась на подушки и посмотрела вверх, на тюлевый полог, собранный под потолком пышной розой.
— Ты о своей бонне? — спросил Шелленберг, лениво наклонился к небольшому столику у кровати и взял сигарету из пачки. Прикурив, передал её Маренн.
— Спасибо, — кивнула женщина. — Да, о ней.
Прикурив вторую сигарету, Вальтер затянулся сам и, протянув свободную руку, снова привлек Маренн к себе.
— Она могла позволить себе быть счастливой, не думая ни о чем. Быть такой же счастливой, как я сейчас. Ведь барон фон Розенберг, кирасирский полковник, любимец Франца Иосифа, который в молодости сватался к ней, так и остался холостяком. Он снова сделал ей предложение незадолго до того, как мой приёмный отец привез меня в Вену, и только после вторичного отказа женился на певице Венской оперы. А мой приёмный отец? — Маренн пожала плечами. — В детские годы я никогда не задумывалась, каково было ему из-за нежданно-негаданно свалившихся на него забот о чужом ребенке рисковать своим собственным семейным счастьем. Да, несмотря на разрыв со своей невестой Мадлен, которая не пожелала смириться с моим существованием, Фош всё-таки нашёл себе подходящую женщину, а затем у него появились свои дети. Конечно, они ревновали его ко мне, и это отравляло ему жизнь. Никто не заставлял его особо задумываться о моей судьбе. Франц Иосиф сказал: «Ну, раз привезли её, то оставляйте. У нас много дворцов, да и фрейлин хватает. Мы найдём, где девочке жить и кому о ней позаботиться». Другой бы оставил. Ну и что, что погибший друг просил его этого не делать. Ну и что, что девочка была напугана и плакала. Оставил бы и поехал бы устраивать свою жизнь. Но он поступил иначе. И Гизелла тоже иначе распорядилась своей жизнью — не так, как многие другие дамы Вены. Я только во взрослом возрасте испытала огромную благодарность к ним обоим, — призналась Маренн негромко. — Я стала благодарна им, когда сама многое узнала в жизни: любовь, а затем горечь потерь и измены! — говоря это, женщина снова прижалась к Вальтеру, чувствуя тепло его тела. — Я поняла их жертвы. И поняла, как необдуманно поступала, какую доставила боль, во всяком случае, своему приёмному отцу. Но только вот попросить прощения мне уже не у кого. Он не дождался моего возвращения в Париж, моих запоздалых признаний. Заболел от тоски и умер. И это несмотря на то, что вся Франция боготворила его, превозносила его победу. Иной бы купался в славе, ведь о Фоше говорили, что он равен Бонапарту. К сожалению, ничто не могло его успокоить и излечить ту рану, которую я нанесла. Я опоздала. Приехала уже к могиле. К великолепному склепу в Доме инвалидов, в котором покоилось его разбитое сердце. Надеюсь на то, что с небес он смотрит на меня и знает, что я раскаиваюсь.
Голос у Маренн дрогнул, и Вальтер, успокаивая любимую, поцеловал её в висок:
— Я думаю, твой отец ни в чем не упрекал тебя. Он слишком любил тебя для этого. Если он кого и винил, то только себя. Но ему выпал выбор, какой достается только великим людям. Выбор между любимой дочерью и самой Францией. Он все сделал правильно. Он сделал то, к чему шел всю жизнь. Но большие свершения требуют ничуть не меньших жертв. И он пожертвовал самым дорогим — твоей привязанностью, твоей любовью к себе. Я думаю, он был уверен, что время примирит вас, только не дождался этого времени.
— Это правда, — согласилась Маренн.
На несколько мгновений снова воцарилось молчание. В спальне стало очень тихо. За окном шумел ветер.
Вдруг в соседней комнате зазвонил телефон. Вальтер, поцеловав Маренн в губы, встал, накинул халат:
— Это наверняка рейхсфюрер.
— Рейхсфюрер бодрствует в такое позднее время, — Маренн даже не спросила, просто недоуменно пожала плечами.
— У него много забот. К тому же пока бодрствует фюрер, он не может покинуть свой пост, никто из нас не может.
— Я знаю, — вздохнула Маренн и поудобнее устроила голову на подушках.
— Спи. Я сейчас, — Шелленберг вышел из спальни.
Было слышно, как он разговаривает по телефону.
— Да, мой рейхсфюрер. Я тоже так думаю, вы правы… Собственно этого мы и ожидали… Яволь.
Он повесил трубку.
— Есть основания полагать, — сказал, снова возвращаясь в комнату, — что Хорти получил наше сообщение по тайным каналам, мы опередили Кальтенбруннера. Завтра граф Эстерхази подтвердит ему всё. И теперь я не знаю, какая сила заставит его отправиться в Клейсхайм на встречу с фюрером. Разве только приступ слабоумия, — Вальтер грустно усмехнулся, — или из ряда вон выходящие обстоятельства. Если Хорти останется в Будапеште, осуществить агрессию, прикрывшись его именем, будет непросто. Нет никакой уверенности, что он смолчит, а тем более станет прикрывать всё это. Даже его молчание несет в себе угрозу. Если же он выступит с воззванием к народу, германские вооруженные силы ждёт серьезный отпор, не обойдется без жертв, а это даст союзникам повод вмешаться, начать бомбардировки Венгрии, например. А в дальнейшем осуществить и высадку. Это большой риск, который Кейтель и Кальтенбруннер не могут не принимать в расчет. Так что Хорти им нужен, очень нужен, живой и здоровый в их руках. Пока. Пока они не захватили страну и не взяли в свои руки все рычаги управления.
— А если адмирал всё-таки поедет в Клейсхайм? — осторожно спросила Маренн.
— Это серьезно осложнит дело, — ответил Вальтер. — Теперь, имея наше предупреждение, он сам отдаст себя в заложники, понимая, к чему всё это приведет. Я даже не могу тебе сказать, какими при этом он может руководствоваться соображениями, разумных поводов я не вижу.
— Он может решить, что, находясь внутри процесса, он как-то повлияет на него, — предположила Маренн, приподнявшись на локте. — Может рассчитывать на убеждение. Нет? Ведь он аристократ, всю жизнь провел в весьма рафинированных условиях при венском дворе. Хотя революция 1918 года и недолгая власть красных наверняка способствовали прозрению, он все-таки до конца не представляет, с кем он имеет дело. Не представляет весь этот цинизм, способность легко расторгнуть достигнутые соглашения, обмануть. Хорти привык жить по принципам. Он может просто заблуждаться. Просто оказаться неподготовленным к тому, что его ждет. Ты не находишь?
— Если он даже и заблуждался раньше, сейчас, получив наше сообщение, он должен всё прояснить для себя, — Вальтер присел на край постели. — А граф Эстерхази, который прибудет в Будапешт завтра, окончательно просветит его на этот счёт. Нет, если, имея на руках такую информацию, Хорти всё-таки решится ехать в Клейсхайм, это будет наивность ягненка, который почему-то верит, что волк не съест его, потому что сыт, а сядет играть с ним в шахматы, к примеру. Волк — хищник, и потому никогда не бывает сытым. Не надо обманываться на этот счет.
Шелленберг наклонился, привлек Маренн к себе, с нежностью поцеловал её шею.
— Я пойду в кабинет, — сказал негромко. — Отдыхай. Мне надо составить для рейхсфюрера служебную записку. Она нужна ему завтра утром.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
