Сам Господь – Царь его, надежда сильного надеждою на Бога, и поставит он все племена пред собою в страхе.
Ударит он по земле словом уст своих навеки, благословит он народ Господа в премудрости с радостию.
И сам он чист от согрешения, дабы править народом великим; обличит он правителей и уничтожит грешников властию слова своего.
И не ослабеет во дни те, уповая на Бога своего, ибо сделал его Бог сильным духом святым и премудрым в рассуждении, с мощью и справедливостью.
И благословение Господа с ним в силе его, и не ослабеет он. Упование его на Господа, и кто может против него? Мощный в делах своих и сильный в страхе Божием, пасущий стадо Господне в вере и справедливости, не даст он ослабеть никому на пастбище их.
В благочестии поведет он их всех, и не будет среди них гордыни для угнетения среди них.
Такова краса царя Израиля, которую познал Бог, восставив его над домом Израиля для вразумления его.
Речи его, пламенем очищенные, драгоценнее золота, в собраниях будет судить он людей – колена освященных.
Слова его – как слова святых среди людей освященных.
Блаженны, кто будет жить в те дни, ибо узрят они сотворенное Богом счастие Израиля в собрании колен его.
Да ускорит Бог милость Свою над Израилем, да избавит нас от нечистоты врагов нечестивых. Сам Господь – Царь наш во веки вечные, с того дня, как утвердил их Бог, и от века. И не отклонились с того дня, как утвердил Он их; с давних времен не отступили они от пути своего, если Сам Бог не приказал им через слуг Своих».[9]
Помните, гордецы и надменные: какою мерою меряете, такою же и вам будет отмерено…
Так говорил Иешуа.
Я отвлеклась. А хотела быть краткой.
Так вот, Ферор и Иохивид. Вдруг в городах появились бродячие проповедники, кричащие, что то ли именно Ферор и есть грядущий царь-избавитель, то ли Ферор будет царем, при котором Избавитель родится – от кого бы вы думали? От евнуха Багоя. Как раз накануне Иохивид внесла в казну штраф за фарисеев, не желающих давать присягу Августу, чем вызвала недовольство первосвященника и его присных. В это же время стали известны подробности о страшной резне, учиненной в Трахоне тамошними горцами – они вырезали всех поселенцев из Эдома и Бабилонии, получивших пустующие земли кто за заслуги, а кто по земельному закладу; всего погибло, если считать с деревенскими стражниками, четыре тысячи человек. А несколько раньше был раскрыт заговор армейских командиров…
В общем, Багоя, схваченных проповедников и нескольких столичных фарисеев, открыто призывавших к бунту, казнили, а Ферора с женой отправили в ссылку в Перею. Там их по-родственному навестила Антигона, грустившая без мужа: Антипатр опять уплыл в Рим с важным посольским поручением. Спустя месяц после ее отъезда Ферор заболел. Сначала врачи решили, что это камни в почках… Ферор умер после семидневной агонии в страшных мучениях на руках у старшего брата, который уже и сам чувствовал необъяснимые недомогания. И тут опять появились перехваченные письма к Иохивид, где некто перечислял, какие порошки и притирания нужно использовать при магических обрядах, позволяющих убить жертву на расстоянии, имея лишь ее изображение.
Иохивид была схвачена, обвинена в причастности к попыткам отравить царя и в непотребной волшбе, подвергнута пыткам, во всем призналась и умерла в петле. Это страшно возмутило фарисеев и вылилось в открытый бунт со схватками на улицах…
Бывший первосвященник Шимон попытался образумить Ирода, был тут же лишен милости и отправлен в ссылку. За ним последовала и Мариамна с сыном Иродом Боэцием; говорили даже, что Ирод развелся с ней; возможно. Во всяком случае, Ирод Боэций не участвовал в разделе наследства своего отца.
По делу Иохивид допрашивали также и Оронта; суда над ним не было, обвинений не предъявлялось, но после казни Иохивид он оставался в тюрьме еще долго. Казалось, о нем просто забыли. Впрочем, сам он так не думал. Просто Антигона не стала его убивать немедленно. Он был ей нужен живым. Она раскрыла его тайну (он догадался, как), она знала, что он парфянский шпион и что он мастер ядов.
Лучшего виновника грядущей смерти Ирода было просто не найти.
Надо сказать, что только на допросах и потом в тюрьме Оронт понял, кто был виновником всех умертвий и что двигало ее рукой. Почему-то раньше это ему категорически не приходило в голову. Наверное, опять же из-за духов. Женщину, от которой вызывающе пахнет мертвечиной, трудно заподозрить в намерениях совершить убийство.
Тогда Оронт понял, что нужно спешить. Он написал начальнику дворцовой стражи Феману письмо, в котором делился своими соображениями. Феман письма не получил – во всяком случае, так он утверждал после. Но Оронта вдруг решили перевести из Гирканиона в другую тюрьму – в крепость Эфрон. Это была даже не крепость, а башня с крошечным гарнизоном в девять человек; рядом с башней стояли несколько хижин. Узника никто не охранял. Башня была доверху набита неразобранными книгами на всевозможных языках мира, и это было единственное, что удерживало здесь Оронта. И все же однажды утром он собрался, попрощался с солдатами и ушел.
После несчастья с Александром и Аристобулом Ирод видел около себя единственного настоящего наследника своего дела, который сумеет удержать в пригоршне эти неистово пылающие угли, почему-то именуемые народом. Понятно, что имя наследнику было Антипатр. Все остальные сыновья либо еще не вышли летами, либо казались слабыми – например, Ирод Антипа. Священники и женщины могли вертеть им как угодно. Кроме того, слабые часто бывают жестокими. Так оно и случилось, кстати.
И, похоже, он не понимал Филиппа. Я думаю, просто не понимал. Они были очень разные.
У Антипатра был единственный изъян: любимая бездетная жена. Поэтому, когда траур был снят, Ирод призвал к себе Антипатра, Антигону и Дору и распорядился – очень мягко, но непреклонно – подыскивать наследнику вторую жену.
Как ни покажется кому-то странным, Антипатр, сын столь многолюбивого отца, не знал другой женщины, кроме Антигоны. Может быть, этому было виной любовное зелье, которое она ему регулярно подливала в вино; может быть, что-то еще; может быть, те самые духи, которые другим людям казались отталкивающими. Тем не менее, Доре пришлось преодолеть немалое его сопротивление, прежде чем она смогла заставить его взять для начала наложницу. Чтобы научиться не отгораживать потом от себя новую жену болезненной привязанностью к прежней.
Наложница, маленького роста пухленькая львинокудрая иудейка простого рода с огромными глазами цвета маслин, была робка и молчалива днем и расточительно обильна любовью по ночам. С нею Антипатр вдруг стал задумываться о том, а действительно ли так уж хороша была его прежняя жизнь…
И тут подоспело обручение, а вскоре и венчание. Женой его стала тринадцатилетняя – старшая – дочь безвинно погибшего брата Аристобула, по имени, как нетрудно догадаться, Мариамна.
