Без долгих разговоров было решено, что все присутствующие присоединятся к только что образованной Стивеном Смитом Ложе Фронта Семиотического Освобождения, и с этого момента вождь их ячейки будет известен под кодовым именем Спартак. Прозвучали клятвы верности, вместе с глухим бормотанием о происхождении по прямой линии от Баварских Иллюминатов. Были изложены планы по изучению Неоизма и уничтожению скульптур. Минервалы[27]страстно желали удовлетворить своих неизвестных господ — акты вандализма разразятся сразу же!
ПятьУСЛЫШАВ, ЧТО СОСЕДИ уходят из дома в полдевятого утра, Джонни Махач воспрянул духом. Приятно знать, что Эпплгейт и Пембертон попались в ловушку, которую он на них заготовил. Поедая завтрак, Ходжес слушал диск «I Am the Ruler», подборку материала, записанного Дерриком Морганом[28]в эпоху ска и рокстеди. Потом он сунул в деку «Moon Hop»[29]и «Derrick Topa Pop» — эти реггей-хиты были, пожалуй, лучшим, что записал Морган за всю свою долгую карьеру. Закрывал музыкальный сеанс гимн рудбоев[30], «Tougher Than Tough»[31]. Джонни по ходу удивился, почему ямайская музыка в плане качества пошла под откос после 1972 года, потом выбросил эту мысль из головы. Деньги, отобранные у пушера в «Грейз Инне», никуда не делись, и они откровенно жгли ему карман!
Поездка в метро прошла спокойно. Американская девчонка предложила ему пятёрку, чтобы попозировать для фото, скинхед предложение отверг, в качестве альтернативы пригласив её встретиться с ним во «Вкусе Жизни» в семь вечера. Она согласилась, понадеявшись, что ещё пощёлкает его попозже. Джонни сошёл с поезда на «Оксфордской Площади». Когда он шёл со станции, какой-то болван, продающий «Марксист Таймс», перегородил ему дорогу.
— Что ты думаешь про Европарламент? — спросил активист.
— Что это просто слово! — отлупил Ходжес.
— Чего? — выдохнул марксистский дурак.
— Это просто слово, — повторил Джонни. — Чегокать тебе предписывает твоя организация, когда я выдвигаю довод, на который ты не можешь возразить, — а значит, фактически на любые мои слова?
— Это неправда! — запротестовал левак. — В партии много оригинальных мыслителей. Конечно, дисциплина у нас строгая, но слова нам не предписывают.
— В таком случае, — поддел его Ходжес, — почему вы все говорите одно и то же?
— Так получается, — залепетал красный кретин. — Мы все читаем «Марксист Таймс», а потом черпаем собственные мысли из взглядов, выраженных наиболее продвинутыми пролетарскими философами. Когда кадры черпают удачные фразы из партийной литературы, думаю, это скорее сродни записям на лекции.
— Кончай уже! — зарычал Джонни. — Ты чего, блядь, робот? Боже, вы ребята ещё хуже, чем психи из психушки!
— Но это просто слова! — победоносно воскликнул тормоз.
Ходжес почувствовал, как злость вздымается в его теле, когда мартена встретились с яйцами марксиста. Активист оторвался на пару дюймов от земли, потом опал, как проколотый шарик. Джонни наслаждался этим зрелищем, он любил насилие, и удар ботинком в чужой пах чем-то отзывался в его душе. Пара жестоких пинков по рёбрам завершила дело, левак бессознательной массой валялся на асфальте, который стоило бы подмести ещё недели три назад.
— Хорошая работа, сынок, — поздравил Ходжеса прохожий бизнесмен, а потом, сунув ему визитку, добавил: — Мне нравится видеть, как молодой человек лупит ботинками пиздоболов. Напоминает о славных деньках, когда я служил в армии. Если тебе понадобится работа, позвони мне, я найду твоим талантам достойное применение!
Спартак, как обозвал себя Стивен Смит, взял на себя полный контроль над новообразованной Ложей Фронта Семиотического Освобождения. Он твёрдо был намерен доказать господам свою надёжность и таким образом заслужить посвящение во внутренние таинства Зодиака. В роли Великого Дракона Ложи Смит отдал Джозефу Кэмпбеллу и Россу Макдональду приказ проработать все материалы Неоистов, хранящиеся в Британской Библиотеке. Пенелопа Эпплгейт и Дональд Пембертон окучивали Галерею Тейт, а Спартак вкалывал в Библиотеке Национального Искусства. Остальные члены Ложи должны были весь день ходить по арт-галереям, книжным магазинам, библиотекам и колледжам и спрашивать там материалы, относящиеся к Неоизму. Даже если они ничего не найдут, всё равно будет складываться впечатление, что роль Неоизма в культурной индустрии растёт.
Сделав заметки по куче журналов, Стивен просматривал книгу «Первый европейский тренировочный лагерь сети Неоистов», изданную «Криптик Пресс» в Вюрцбурге. Спартак листал талмуд, восхищаясь чёрно-белыми фотографиями. Некоторые из них раскрасил предыдущий читатель. Он же пририсовывал клипам бороды и усы. Смит матерился, глядя на них, не подозревая, что эти модификации внёс Неоист, намеревающийся проиллюстрировать свою теорию об отношениях между славой и легко распознаваемыми визуальными характеристиками. Спартак выписал пару слов в блокнот: «Пит Хоробин (Британия), Стилетто (Германия), Питер Белоу (Германия)». Погрузившись в работу, Смит не заметил библиотекаршу, подошедшую к столу. Он едва не выпрыгнул из кожи, когда она обратилась к нему:
— Извините, сэр.
— Д… д… да? — пролепетал Стивен.
— Прошу прощения, что беспокою вас, — извинилась библиотекарша, — но только что пришёл весьма важный арт-критик, и он хочет поработать с выбранным вами материалом. Очевидно, вы не можете работать одновременно со всеми источниками, и я хотела узнать, не могли бы вы разделить нашу коллекцию Неоистов с этим видным джентльменом.
— Как его зовут? — спросил Смит.
— Джок Грэхем, — был ответ.
— Господи Боже! — выдохнул Спартак, прижимая ладонь ко лбу. — Самый известный британский арт-критик левого толка, и он хочет поработать с теми же книгами, что и я! Скажите мистеру Грэхему, пускай приходит, я буду более чем рад разделить с ним вашу неоистскую литературу!
