— Что с тобой? — произнесла вдруг Натали ровным голосом.
Все, кроме князя, посмотрели на отставного поручика, зная, что эти слова предназначаются только ему.
— Ничего, — как можно спокойнее ответил Кекин, стараясь поглубже запрятать то, что творилось в его душе. — Как вы себя чувствуете?
— Вы? — вскинула брови Натали. — Отчего ты так холоден со мной сегодня?
— Я не холоден, — промолвил Нафанаил, — просто…
— Просто в моей комнате находится кто-то посторонний?
— Ты, как всегда, права, — согласился Кекин и, не удержавшись, подчеркнуто добавил: — Именно посторонний.
— И он тебе не нравится, — скорее утвердительно, нежели со знаком вопроса сказала Натали.
— Я не задавался таким вопросом, — не сразу ответил Нафанаил. — К тому же какое это имеет значение, нравится мне кто или не нравится…
— В твоих словах я слышу горечь, а в душе вижу боль, — сказала Натали и замолчала. Лицо ее сделалось печальным.
— Через минуту я проснусь, — наконец, произнесла она. — Пусть этот человек подойдет ближе.
Кекин обернулся к князю и кивнул. Чураев на цыпочках подошел к княгине.
— Почему он крадется? — недовольно спросила она.
— Чтобы не беспокоить вас, — галантно ответил князь.
Когда он встал подле графини, она снова замолчала. Так длилось несколько секунд. А потом ее руки и шея покрылось холодными мурашками.
— Боже мой, — воскликнула она с брезгливой гримасой. — Какие грязные мысли.
Она вдруг закашлялась, и по телу ее прошли судороги, как это бывает с человеком, которого вот-вот стошнит.
— Прочь. Уйдите прочь! — с трудом произнесла она, едва удерживая тошноту. — Фаня, уведи этого человека, и чтобы он никогда, слышишь, никогда…
Она закашлялась, и ее стошнило прямо на платье. Чураев, покраснев, как вареный рак, стремглав вышел из комнаты. За ним последовал сконфуженный граф, и до Кекина донеслись обрывки его фраз, обращенных к князю:
— …болезнь… что поделать… надо быть снисходительным.
Доктор поднял от пола печальный взгляд и, взглянув на Нафанаила, тоже вышел из комнаты. Следом за ним, дабы не вызвать неудовольствие вот-вот должной прийти в себя графини лицезрением ее в таком досадном положении, вышел из покоев Натали и Кекин.
События, столь отравляющие жизнь Нафанаила Филипповича, продолжали свое развитие. Князь Чураев, признав Кекина своим соперником, и весьма опасным, решил открыть графу свои желания относительно его дочери и попросил у него ее руки. Волоцкий не имел ничего против, после чего они заключили между собой союз: не допускать к Натали Кекина, кроме тех минут, когда она погружалась в свое магнетическое состояние. Граф стал холоден с Нафанаилом Филипповичем, перестал называть его своим другом и, кажется, начал даже тяготиться его пребыванием в своем доме. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, люди почему-то чаще всего недолюбливают тех, кто оказал им благодеяние, ибо, считая себя обязанными им, теряют частичку собственной свободы.
Через несколько дней граф сообщил дочери о намерениях князя. Та, ничуть не удивившись, удержалась от решительного ответа, сказав, что решение она примет после полного своего выздоровления. Оба, и князь, и граф Волоцкий, приняли сие скорее за согласие, нежели за отказ, и Чураев стал официально считаться женихом графини, всюду сопровождая ее и стараясь всячески угодить ее желаниям. Нафанаил Филиппович сделался в доме графа лишним и впал в уныние, поддерживаемое лишь теми прекрасными минутами, что Натали дарила ему во время своего просветления. Теперь он уже, продолжая желать полного выздоровления графине, не хотел, чтобы оно случилось скоро, ведь тогда он будет вынужден с ней расстаться, и мысли об этом, приносящие невыносимую боль, он старался гнать от себя всеми силами. Несчастие Кекина составляло и то, что теперь, в нечастые встречи его с Натали, когда князя не было в доме графа, она обращалась с ним, как с другом, просила у него советов и даже позволения, когда речь заходила о посещениях ею балов, и была с ним так же кротка, покорна и добродушна, как и в ставшие крайне редкими минуты своего восхитительного просветления. Ведь эта девушка, прекраснейшая на свете, была чужой невестой.
15
День полного выздоровления Натали пришел скорее, чем уповал на то Кекин. Однажды, во время очередного сна-яви она сказала:
— Через два дня я лишусь своего невольного дара провидения. И это будет значить мое полное выздоровление.
Граф всплеснул руками и со счастливой улыбкой вскочил с кресла. Доктор, почти всегда присутствующий в эти минуты в комнате графини, оторвал посветлевший взор от узоров ковра на полу. Нафанаил Филиппович Кекин помрачнел.
— Ты, кажется, не рад? — дотронулась Натали до его руки. — Ведь ты станешь теперь свободен.
— Свободен на все четыре стороны, — не скрывая горечи, произнес Нафанаил.
— И мы можем с тобой больше никогда не увидеться, если на то будет твоя воля.
— От моей воли теперь мало Что зависит, — мрачно произнес Нафанаил Филиппович.
— Если я тебя огорчила чем-то, прости, — ласково промолвила Натали. — Конечно, в своем нормальном состоянии я тебе причиняла немало обид и огорчений. Но ведь то была не я, а та, другая. К тому же это все в прошлом, ведь так?
— Да, — убито ответил Кекин.
— Фанечка, милый, помнишь, я тебе говорила, что только ты один можешь помочь мне и излечить меня от моей болезни?
— Помню, — произнес Нафанаил.
— Это была правда.
— Да, — уныло сказал Кекин.
— Через два дня я буду совершенно здорова.
— Я рад, — с усилием произнес отставной поручик.
— При условии, что ты отдашь мне свою самую дорогую для тебя вещь. Если я стану носить ее при себе, моя болезнь никогда не возвратится. Ты должен принести мне ее через два дня ровно в десять утра. И тогда все кончится.
— Но у меня ничего нет, — не сразу понял, о чем речь Кекин. — Хотя тебе я готов отдать все, что у меня есть.
— Мне не надо все, — открыла глаза Натали. — Мне нужно именно то, что больше всего тебе дорого.
Нафанаил не сразу понял, что речь шла о медальоне с розой. Натали именно его имела в виду, когда просила отдать ей самую дорогую для него вещь. Что ж, если этот медальон послужит гарантом, что болезнь графини больше никогда не возвратится к ней, он готов отдать его. А потом он уйдет. Нет, уедет куда-нибудь далеко и надолго, чтобы время и расстояние теперь уже его излечили от болезни, что зовется любовью.
А граф… Он был вне себя от радости. Предсказание дочери, что через два дня она будет полностью исцелена, возможно, последнее в ее жизни предсказание, сделало его самым счастливым отцом на земле. Когда мужчины покинули графиню и доктор ушел к себе, Волоцкий увязался за Кекиным, самым большим желанием коего в эту минуту было никого не видеть.
