Она снова взглянула на него и поняла, что никакой ум ей не поможет.
Блю нравилась его внешность. Нравился его негромкий голос. Ей нравился его взгляд – не на нее, а внутрь ее.
Ей нравилось, когда он рядом. И не хотелось, чтобы он уходил. Нет, только не сейчас.
– Да ладно тебе, – беспечным – пожалуй, даже слишком беспечным – тоном произнесла она. Рискованность ситуации щекотала нервы и подзадоривала ее, вместо того чтобы останавливать. – Одну бутылочку. Ты сегодня выложился до предела. Я-то знаю, каково тебе было на кухне. Настоящее пекло.
У Диего не дрогнул ни один мускул, и все же она почувствовала, как он внезапно весь напрягся. Блю улыбнулась. Пусть хоть самую малость, но она его в конце концов задела!
Не-ет, не стоило этого делать. Уж больно рискованно.
И весело. Сколько воды утекло с тех пор, как она сталкивалась хоть с чем-нибудь опасным? С тех пор, как совершала хоть мало-мальски рискованный шаг?
С тех пор, как вообще наслаждалась жизнью?
Она вскинула голову, открыто встретила его взгляд. Он принял ее вызов с легкостью. Еще одна волна удовольствия холодком пробежала по позвоночнику.
– За счет заведения. Приказ босса.
Он молчал еще несколько бесконечно долгих секунд. А Блю и не торопилась. Острое ощущение жизни и энергия так и клокотали в ней. Испытывала она хоть раз столь пьянящие эмоции?
Он коротко кивнул. Блю едва сдержала облегченный вздох. Он остается. Это еще не конец. Доселе неведомая ей безумная волна несла ее дальше.
Она оттолкнулась было от стойки, но Диего жестом остановил ее.
– Сиди. Я сам достану. – В ответ на ее недоуменно приподнятую бровь добавил: – Не один я целый день сегодня на ногах.
Он уже снял фартук и теперь воспользовался краем футболки, чтобы отвернуть пробку длинной темной бутылки. Оставшись с другой стороны стойки, Диего прислонился к кассовому аппарату, скрестив ноги.
От его небрежной позы, от всего его облика исходили флюиды такой сексуальной силы, что у Блю кровь прилила к лицу. Избегая его взгляда, она опустила глаза на свою бутылку. И тут же, презирая столь откровенное проявление слабости со своей стороны, вскинула голову и встретилась с ним глазами.
Абсолютная пустота, решила она. Если верно утверждение, что глаза – зеркало души… то у этого человека души вообще нет.
Холодок пробежал по коже. Блю напряглась.
Игнорируя внезапный всплеск интуиции, скорее даже вопреки ему, она улыбнулась:
– Спасибо тебе, что забрал мой мотоцикл.
Диего пожал плечами. От этого самого обычного жеста ей стало не по себе. Как можно одновременно дрожать от холода – и покрываться испариной? Блю водила пальцем по запотевшей бутылке и продолжала упорно смотреть на него.
– Тайни сказал, что ты можешь забрать мотоцикл завтра утром. В любое время.
Она кивнула.
– Отлично, не придется пропускать тренировку.
– Тренировку?
– Учебная стрельба. Пистолет, винтовка, дробовик. Езжу на Красную скалу.
Она что, произнесла это с определенной целью? Блю и сама не знала. Да и не желала знать. Ей было все равно. Она смотрела на Диего, гадая про себя – что она, собственно, ему предлагает? И с замиранием сердца ждала – примет ли он?
– Зачем?
Ее пальцы сошлись вокруг холодного влажного стекла.
– Там полно подходящих мишеней. И там я никому не мешаю. – Блю понятия не имела, какого она сама ждала от него вопроса, но это короткое слово явно заключало в себе гораздо больше, чем казалось на первый взгляд.
– Зачем тебе вообще стрелять?
Его с толку не собьешь.
– Меня научил отец, еще в раннем детстве. Он говорил, что у меня врожденный талант. И мне самой это нравится. Стрельба требует сосредоточенности и помогает развеяться. – Она рассмеялась. – Ребенком я даже мечтала о биатлоне. Но я же росла в Нью-Мексико. На лыжах здесь не очень-то походишь.
– Есть и другие виды спорта, связанные со стрельбой.
Ее улыбка погасла. Биатлон. Полиция. Ее мечты никто никогда не принимал всерьез. В лучшем случае их называли неподходящими для девушки, а в худшем – дурацкими или слишком опасными. И она перестала делиться с кем-либо своими мечтами. До сегодняшнего вечера.
На свете был только один человек, который ее выслушивал и понимал. Ее отец. Отец… а теперь вот Диего Сантерра.
– Это верно, есть. Но меня захватывало именно сочетание гонки со снайперской стрельбой. Я вовсе не отрицаю, что для стрельбы по неподвижной мишени тоже необходимо немалое мастерство. Просто меня к этому не тянет.
«Зато тянет к тебе». Эти слова так ясно прозвучали в ее сознании, что Блю на миг охватила паника – уж не произнесла ли она их вслух?
Диего не отводил от нее упорного, непроницаемого взгляда.
Она хотела было вздохнуть от облегчения, что не выдала себя. Но облегчения не было. Напряженность между ними росла, стягивая ее мышцы, обволакивая тело, и уже очень скоро Блю понадобились все ее силы, чтобы не дергаться и не ерзать на месте в попытке высвободиться из пут этой напряженности.
– А почему тогда ты не занялась биатлоном? – спросил Диего. – Лыжные трассы не так уж и далеко отсюда. – Если он и уловил ее неловкость, то виду не показал.
Она различила едва заметный вызов в его тоне, только не поняла – сделал ли он это нарочно или же так получилось само собой.
– Мои родители разошлись, когда мне было семь лет. С отцом я встретилась только в пятнадцать. Мы были вместе очень недолго, но делились с ним всем. Вскоре его убили. Маму тоже. – Он и глазом не моргнул, но Блю почти физически ощущала на себе его внимание. Ее голос дрогнул, упал почти до шепота. – После его смерти я… вроде как потеряла к этому интерес.
– Мне очень жаль, Блю. – Его глаза были по-прежнему пусты. Но как же утешающе звучал его голос.
– А у тебя была в детстве мечта, от которой пришлось отказаться? – спросила она, охваченная внезапным желанием узнать о нем как можно больше. – Или такая, которую ты сумел воплотить в жизнь?
Он поднес бутылку ко рту и в один присест прикончил пиво.
Наконец Диего опустил руку и аккуратно поставил бутылку на стойку бара.
– У меня не было детства, – сказал он. – Я никогда не был ребенком.
Пока Блю лихорадочно подыскивала подходящий ответ, он вышел из-за стойки и направился к двери. А что она могла сказать?
Она безмолвно смотрела, как он проверил замки на входной двери, опустил жалюзи. Потом вернулся к бару и взял со стойки пустую бутылку.
– Готово?
