— Привет, Элис.
Это была Полин.
— Полин. — Я не знала, что ей сказать. Моя лучшая подруга, та, к кому при любых других обстоятельствах я обратилась бы к первой. Она стояла в дверях. Темные волосы были собраны в тугой узел. Она выглядела усталой, под глазами лежали едва заметные тени. Она не улыбалась. Казалось, мы не виделись много месяцев, а не два дня.
— Можно войти?
Она посторонилась, я прошла мимо и поднялась по лестнице. Дорогая одежда нежно ласкала мое тело под пальто Джейка. В комнате все, казалось, было по-прежнему, конечно, по-прежнему. Мои пиджаки и шарфы, как и раньше, висели на крючках в прихожей. На каминной доске все еще стояла фотография, на которой мы с Джейком широко улыбались, держась за руки. Мои красные плетеные домашние тапочки стояли в гостиной у дивана, на котором мы сидели в воскресенье. Желтые нарциссы, которые я купила в конце прошлой недели, хоть немного подвяли, но по-прежнему стояли в вазе. На столе виднелась полупустая чашка с чаем, и я была уверена, что это именно та чашка, из которой я пила два дня назад. Я в смятении опустилась на диван. Полин осталась стоять и смотрела на меня. Она не произнесла ни слова.
— Полин, — выдавила я из себя. — Я понимаю — то, что я сделала, ужасно, но я должна была.
— Хочешь, чтобы я тебя простила? — спросила она. Тон был язвительным.
— Нет. — Это была ложь, конечно, я хотела. — Нет, но ты моя лучшая подруга. Я думала, да, я не холодная и не бессердечная. Мне нечего сказать в оправдание, кроме того, что я просто влюбилась. Ты-то способна это понять.
Я увидела, как она вздрогнула. Конечно, она способна была это понять. Восемнадцать месяцев назад ее бросили, потому что он просто влюбился. Она присела на другой конец дивана, как можно дальше от меня.
— Дело вот в чем, Элис, — начала она, и меня поразило, насколько иначе мы даже разговариваем сейчас, более официально и сухо. — Если я позволю себе, то, конечно, смогу понять тебя. Вы ведь, в конце концов, не были женаты, у вас не было детей. Но, видишь ли, я не хочу тебя понимать. Во всяком случае, сейчас. Он мой старший брат, и его страшно обидели. — Ее голос задрожал и на какое-то мгновение стал похож на голос той Полин, которую я знала. — Положа руку на сердце, Элис, если бы ты видела его сейчас, если бы ты видела, как он страдает, то ты бы не... — Она заставила себя остановиться. — Может, когда-нибудь мы сможем снова быть подругами, но я бы сочла, что предала его, если бы стала слушать твою версию этого дела и пытаться представить, что ты должна чувствовать. — Она поднялась. — Не хочу быть справедливой к тебе. На самом деле я хочу ненавидеть тебя.
Я кивнула и тоже поднялась. Я все поняла, конечно, поняла.
— Тогда я соберу кое-какую одежду.
Она опустила голову и пошла в кухню. Я слышала, как она наливает воду в чайник.
В спальне все было как всегда. Я достала с гардероба свой чемодан и положила его открытым на пол. С моей стороны двуспальной кровати лежала наполовину прочитанная мной книга об истории часов. Со стороны Джейка — книга об альпинистах. Я взяла обе и положила в чемодан. Открыла шкаф и стала снимать с плечиков одежду. Руки дрожали, и я не могла как следует ее сворачивать. Хотя я брала немного: не могла представить, как буду носить прежнюю одежду; не могла поверить, что она будет сидеть на мне по-прежнему.
Я заглянула в гардероб, где мои вещи висели вперемешку с вещами Джейка: мои платья рядом с его единственным приличным костюмом, мои юбки и блузки — среди его повседневных рубашек, которые были выглажены и застегнуты на все пуговицы. На паре рубашек были обтрепанные рукава. У меня на глазах выступили слезы, но я яростно смахнула их. Что мне может понадобиться? Я попыталась представить жизнь с Адамом и поняла, что не могу этого сделать. Я могла представить нас только в постели. Я упаковала пару вязаных кофт, несколько пар джинсов и теннисок, два повседневных костюма и все нижнее белье. Я взяла свое лучшее платье без рукавов и пару туфель, оставив все остальное — вещей было так много, все эти походы с Полин, все эти жадные, радостные покупки.
Я сгребла все свои кремы, лосьоны и косметику в чемодан, но заколебалась над украшениями. Многое подарил мне Джейк: несколько пар сережек, миленький кулон, широкий браслет. Я не знала, как будет лучше: взять их или оставить. Я представила, как он, вернувшись домой, увидит, что я забрала и что оставила, и будет размышлять о моих чувствах, основываясь на этих незначительных фактах. Я взяла сережки, которые мне оставила бабушка, и вещи, которые были у меня еще до Джейка. Потом передумала и вытащила из маленького ящичка все.
В углу было собрано белье для стирки, и я выудила оттуда пару вещей. Грязное нижнее белье, валявшееся вокруг, решила не брать. Я вспомнила о своем портфеле, лежавшем под стулом у окна, а также о записной и телефонной книжках. Не забыла и паспорт, свидетельство о рождении, водительские права, страховые полисы и сберегательную книжку, которые лежали в общей пачке с документами Джейка. Я решила оставить картину, которая висела на стене, хотя отец подарил мне ее задолго до того, как мы познакомились с Джейком. Я не собиралась брать с собой ничего из книг и дисков. И я не собиралась торговаться с ним по поводу машины, за которую я шесть месяцев назад внесла залог, а Джейк выплачивал лишь текущие суммы.
Полин сидела на диване в гостиной и пила чай. Она смотрела, как я достала из стола три адресованных мне письма и бросила в портфель. Все, я закончила. У меня был чемодан с одеждой и пластиковый пакет со всякими мелочами.
— Это все? Путешествуешь налегке, да?
Я безнадежно пожала плечами:
— Знаю, что мне вскоре придется все отсортировать как следует. Но не сейчас.
— Значит, все это серьезно?
Я взглянула на нее. Карие глаза, как у Джейка.
— Да, серьезно.
— И Джейку не стоит надеяться, что ты вернешься. Каждый день сидеть дома и ждать, что ты вдруг объявишься?
— Нет.
Мне нужно было скорее убираться оттуда, иначе я разревелась бы. Я пошла к двери, сняв по дороге с крючка шарф. На улице было холодно и темно.
— Полин, ты сможешь сказать Джейку, что я поступлю со всем этим... — я широким жестом обвела комнату, все, что мы вместе нажили, — как он решит?
Он посмотрела на меня, но ничего не ответила.
— Ну, тогда до свидания, — сказала я.
Мы смотрели друг на друга. Я видела — она тоже хочет, чтобы я поскорее ушла. Чтобы вволю наплакаться.
— Да, — сказала она.
* * *
— Должно быть, я выгляжу ужасно.
— Ничего подобного. — Он вытер мне глаза и хлюпающий нос подолом рубашки.
— Прости. Но это так больно.
— Лучшие вещи рождены болью. Конечно, это больно.
В другое время я бы это высмеяла. Я не считаю, что боль необходима и действует облагораживающе. Но я зашла слишком далеко. У меня из груди вырвался очередной всхлип.
