Творческий порыв, который мною овладел, настолько оторвал меня от действительности, что я даже не заметил, как сзади подкралась ко мне Змея, остановилась надо мной и стала наблюдать, что я делаю. Как герой романа, который очнулся от каменного сна связанным по рукам и ногам, а разбойники уже вовсю гуляли в пещере, так и я понял грозящую мне опасность только в тот момент, когда ее костистая рука, будто проворная клешня гигантского рака, мелькнула у меня перед глазами и выхватила из-под парты книгу.
— Чем же мы так зачитались на уроке биологии? — начала Змея классический, в ее традициях воспитательный сеанс. — Наверняка это что-то интересное, но вот по теме ли урока? — Она открыла обложку. — Титульный лист вырван… страницы не разрезаны… Только здесь, посередине… даже грязные от рук усердных читателей. Посмотрим, может быть, и для нас найдется что-нибудь любопытное. — И она прочитала вслух:
— «Здесь на персях твоих был волк, здесь, где так колотится сердце! Но ты убил его. О, господин мой! Страшная морда волчья и белые клыки были уже здесь, у горла. Кривые когти впивались меж ребер, а бельмы уставились в очи твои. Какой же ты смелый, могучий и страшный! Какой несокрушимый! Сильнее, чем зима, чем лед, чем ветер! Сильнее, чем волк. И не страшен тебе никто на свете. Ни люди, ни звери! Ты прекрасен! Ты ужасен! Я дрожу от одной только мысли… Твоя я рабыня… О, милый… Там…»
Класс вздохнул с облегчением. Всем стало ясно, что урок прервался на долгую паузу, которую к тому же будут оживлять так называемые «хохмы» — в данном случае спектакль, суть которого заключалась в экзекуции провинившегося с помощью насмешек и издевок, что усиливало комичность ситуации.
— Ну, не совсем по теме, — продолжала тем временем Змея. — Мы сегодня волками не занимаемся.
Краем глаза я заметил, как несколько учеников тайком прячут в портфели свои экземпляры второго тома «Пепла». А Змея, немного изменив тон, приступила к основной теме педагогического разбирательства:
— Так вот что читает на уроке наш великий «шекспирист», краса и гордость нашей школы, лауреат прошлогодней «Золотой маски»! Какой-то убогий бульварный роман, сентиментальное чтиво для пансионерок, чушь для невежд.
С ней нельзя было не согласиться. Однако в моей ситуации я вынужден был защищаться.
— Это «Пепел» Жеромского, — пробормотал я вполголоса, как бы стараясь предостеречь ее от дальнейшей компрометации. — Роман из школьной программы.
Однако Змею это не сбило со следа.
— «Пепел» Жеромского! — повторила она с иронией.
— Роман Жеромского изучают в десятом классе, а не в одиннадцатом. Представь себе, что я, хотя и преподаю вам естествознание, но настолько-то знаю программу по литературе. Что-то поздновато ты взялся за чтение Жеромского. Это во-первых. А во-вторых, если уж ты такой добросовестный и прилежный, что восполняешь прежние пробелы по литературе на уроке, предназначенном для изучения биологии, то будь добр нам объяснить, почему страницы разрезаны только здесь, посередине, а остальные нетронуты. Вот, пожалуйста… — Она подняла вверху книгу, открытую на засаленных страницах. — Только здесь, на этих охах и вздохах…
Класс разразился смехом, а меня аж перекорежило от злости.
— Это не моя книга, — выпалил я, пытаясь спастись, что лишь ухудшило ситуацию.
— Не твоя? — прикинулась удивленной Змея. — В таком случае, чья же?
— Не знаю, — буркнул я раздраженно. — Она просто лежала.
— Лежала… — кивнула она с притворным сочувствием. — И ты взял ее и начал читать с середины…
— Книга именно так и открылась.
— Открылась! — биологичка не отступала ни на шаг. — Мало того что у тебя вкус, как у пансионерки, ты еще и заврался. Пытаешься скрыть свои пристрастия. Может быть, ты мне еще скажешь, что хотел лишь взглянуть на то, что другим так нравится?..
Так оно и было! Точно так! Но как я мог это доказать? Кто бы мне на слово поверил? Я вынужден был занять вторую линию обороны. Как бы окончательно потеряв самообладание, я воскликнул еще более резким тоном:
— Чего же, собственно, вы, пани учительница, от меня хотите? Чтобы я на уроке стал разрезать страницы книги с самого начала? На такое, простите, я не способен.
Это был неплохой маневр. Но именно поэтому Змея разозлилась еще больше.
— Ну, хорошо, — сухо сказала она. — Допустим. В таком случае, назови нам тему сегодняшнего урока.
— Кролик… Анатомия кролика… — начал я тянуть время, уже заметив развешанные на доске картинки с изображением этого млекопитающего с раскрытой брюшной полостью, где переплетались разноцветные внутренности.
— Великолепно! Превосходно! — воскликнула она поощрительным тоном, но с явной иронией. — Но что конкретно? Какие функции? Внутренние системы? Какие органы?
— Размножения, — услышал я шепот подсказки, но решил, что это шутка, своеобразная провокация, чтобы класс еще мог повеселиться за мой счет.
— Не знаю, не расслышал, — от отчаяния мне пришлось сдаться.
— Вот именно, так я и знала, — констатировала Змея с притворной грустью. — Надеюсь, ты понимаешь, что я вынуждена поставить тебе двойку, — она размашисто вписала отметку в мой дневник. — А теперь будь любезен запомнить, что мы изучаем сегодня половую жизнь кролика. Тема как раз для тебя. Странно, что ты ее не расслышал. Во всяком случае, к следующему уроку ты должен будешь хорошенько подготовить этот материал и красиво изложить его, так, чтобы ни у кого не возникли сомнения, что ты разбираешься в таких вещах.
Ее слова причиняли боль, а перспективы пугали. Однако самым ужасным было другое, о чем Змея даже не подозревала, когда безжалостно издевалась надо мной перед всем классом. Ведь складывалось неверное представление, будто и я тайком читаю пресловутый отрывок из романа. А этому существовало только одно-единственное объяснение: Мадам Директриса и мне разбила сердце.
Глава вторая
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО[20]
Последствий рокового разоблачения долго ждать не пришлось. Едва я, совершенно измученный Змеей, сел за парту, началось перешептывание, а с соседних парт на меня стали украдкой поглядывать. Сомнений не оставалось — мне перемывали косточки, злорадствовали над моим падением, искали малодушное утешение в том, что и я разделил мученическую судьбу обожателей Снежной Королевы.
Выдержать такое было просто невозможно.
Как обычно в трудные моменты жизни, я после уроков отправился в ближайший парк (будто в насмешку он назывался парком Жеромского), чтобы в тишине разобраться в сложившейся ситуации и попытаться найти какой-нибудь выход. Я сел в сторонке на лавочку и приступил к аналитической работе.
Высмеяли меня из-за собственного ротозейства. Но все же я должен был признаться самому себе, что Madame la Directrice заморочила мне голову и я, хотя все время лицемерно отрицал это, тоже поддался губительному экстазу.
