Тем не менее это никого не смущало, и с нами вели себя так, словно мы по крайней мере двадцать лет женаты. Бахвалов л ишь ухмылялся и, гад такой, не уставал повторять:
— Ну пошли, женушка дорогая.
«Ничего, дорогой муженек, долг платежом красен», — мстительно думала я.
Домой я ехала в полном шоке. С одной стороны, отсутствие перелома радовало, но, с другой, — получалось, что я на пустом месте профукала работу. И как же дальше? На травмпункт в суд подавать? А что это изменит? Место-то уже занято. Да мне к тому же так и эдак рекомендовали до конца недели не особенно нагружать ногу.
Спасибо большое за рекомендацию! Будто мне что-то другое теперь остается!
Зато Бахвалов рулил довольный до невозможности. Будто миллион в лотерею выиграл. И изгалялся надо мной, как мог.
— Так и думал, что вы симулянтка. Признавайтесь, ведь сунули потихоньку от меня этой тетке в травм пункте взятку, чтобы она вам трещину на снимке нарисовала.
— Зачем, интересно?
— Она еще спрашивает! Разумеется, чтобы меня напугать!
— Достойная цель, — сквозь зубы процедила я.
— А что, вы ее достигли. Я вон половину недели за вами ухаживал.
— Нуда. Чуть не разорились.
— До разорения далеко, но потратился.
Я вскипела:
— Можете выставить счет. И стоимость бензина за сегодняшнюю поездку включить не забудьте.
— Ну вас, лиса Алиса! Где ваше чувство юмора? Я ведь шучу!
— А мне не до шуток! Теперь из-за вас придется жизнь заново выстраивать.
— Разве забыли, что я обещал вам помочь?
— Можете не напрягаться. Сама справлюсь. А то после опять счет выставите.
На сей раз обиделся он. Нижняя губа его совершенно по-детски выпятилась.
— Это не я, а вы про счет заговорили.
— Какая разница. Дело не в счете, а в вас. Вы мне ужасно надоели! Видеть вас не могу! И, надеюсь, на этом наше знакомство закончится! Навсегда!
Он с изумлением посмотрел на меня и тихо сказал:
— Как хотите. Насильно мил не будешь. Только должен заметить, вы тоже не подарок.
Тем более. Что вы тогда ко мне лезете? — Я вообще-то не лезу, а вас везу, — зло проговорил он. — Впрочем, если вам до того уж противно стало находиться со мной в одной машине, могу высадить.
Я поглядела в окошко. До дома еще далеко. И вид у меня, как у городской сумасшедшей. На одной ноге нормальный черный кожаный сапог, а на другой — огромный зеленый бахваловский резиновый, в котором теперь, когда сняли гипс, нога болтается. Нет, в таком виде на улицу не пойду. Да и ходить еще больно. И хотя меня подмывало плюнуть морально Бахвалову в физиономию за все доставленные мне радости, я скрепя сердце бросила:
— Ладно уж. Везите.
— Спасибо за разрешение. Я несказанно счастлив, — растянул он губы в улыбке.
Остаток пути прошел в напряженном молчании.
Молчать мы продолжали и когда поднялись ко мне в квартиру. Первыми словами Бахвалова были:
— Заберите свои ключи. А то еще потом забуду, и вы меня бог знает в чем заподозрите.
Связка со стуком опустилась на подзеркальник.
Я в ответ протянула ему костыли.
— Может, они вам еще понадобятся? — нерешительно спросил он.
— Надеетесь, я все-таки ногу сломаю? — огрызнулась я.
— Нет, но вы еще пока прихрамываете…
— Сказано вам, обойдусь. — Я стянула его сапог. — И эту свою красоту забирайте! Иначе не в чем будет ходить на вашу любимую охоту. И, к вашему великому прискорбию, какое-нибудь несчастное животное останется живо.
Бахвалов взял и сапог.
— Всего наилучшего, — сухо проговорила я.
На пороге он обернулся.
— Вам лучше не ногу лечить, а характер.
Дверь за ним захлопнулась. Я изо всех сил швырнула в нее свой собственный сапог. Нет, ну какой негодяй! Порушил всю мою жизнь и еще смеет мораль читать! Я сегодня и впрямь осталась, как пушкинская старуха, у разбитого корыта.
Мне бы радоваться, что нога цела, да чего веселиться? Без работы. Без любимого человека! Опустившись на пуфик под вешалкой, я заплакала.
В сумочке затренькал мобильник. Неужели Максим? Я схватила трубку. Нет, мама.
— Ты уже дома или еще в институте?
— Дома.
— Ну как?
— Нормально. Трещины нет. Элементарный сильный ушиб.
— Замечательно. А почему такая мрачная?
— Не обращай внимания. Просто устала.
— Ой, мы тоже с Ларочкой так устали, так устали! — бешеной скороговоркой продолжила мама. — Я таки отвезла Диму в больницу.
— Неужели, действительно птичий грипп? — ужаснулась я.
— Нет, грипп, говорят, обычный, но его забрали в инфекционное отделение. Будут на всякий случай наблюдать. Температура у него очень высокая. Он уже бредить начал, когда я «скорую» вызывала. А потом с санитарами драку затеял. Он, бедный, решил, что его в тюрьму забирают.
Меня разобрал нервный смех.
— Видно, совесть нечиста, раз такое почудилось.
— Как ты можешь! — возмутилась мама. — Дима честнейший человек.
В этом я была с ней согласна. Гондобин органически не способен на какое-либо, даже самое мелкое, правонарушение. Он и улицу переходит только на зеленый свет и лишь в положенном месте. И на машине ездит по всем правилам. Одним словом, зануда. В жизни ни одной бумажки мимо урны не выкинул. И с чего ему тюрьма пригрезилась?
А может, Гондобин такой правильный именно потому, что всю жизнь тюрьмы боялся? Кто-нибудь в детстве напугал, вот у него в подсознании страх и сидит. Впрочем, какое мне дело до фобий Гондобина. С собственными бы проблемами разобраться. А то, что он в больнице, может, даже и хорошо. Маме с одной Лариской легче.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что, и попав в больницу, Дима лег на мамины плечи тяжелой обузой. Завтра с утра она собиралась везти ему передачу.
— Клюквенный морсик ему варю.
— Ты лучше бы отдохнула, а то сама свалишься.
— Во-первых, не каркай, а во-вторых, мне нетрудно. Я на обратном пути из больницы клюквы накупила. Часть морса Ларисе оставлю. Ей тоже полезно. Ты-то как, уже свободно ходишь?
— Нет. До конца недели велели соблюдать щадящий режим, — объяснила я.
— Но по дому сама справишься?
— Справлюсь, не волнуйся.
— Уже легче, — обрадовалась мама.
Ей легче, а мне совсем нет. Если так дальше пойдет, глядишь квартиру сдавать или вообще продавать придется. К маме опять перееду, и они с Ларкой по новой в четыре руки станут учить меня уму-разуму. Раскрыв телефонную книжку, я начала методично обзванивать знакомых. Работа ведь не комар, сама не прилетит, ее ловить надо. Вот я и вышла на охоту.
