— О-о! Как жжет! Теперь давай я тебя…
Она встала на четвереньки, проворно соскочила с постели, сдернула с Луизы простыню, уложила ее и начала гладить, сначала слегка, затем все более страстно. Внезапно декорации переменились: потолок стал низким, кресло «бержер» в стиле Людовика XV превратилось в современную этажерку. Женщины состарились у меня на глазах: кожа их высохла, сморщилась, волосы поседели, глаза ввалились. Господи! Скорей вытащи меня из прошлого, я хочу домой, мне надоело быть самозванцем! Я сыт по горло собачьей комедией! Сел на пол и в отчаянии закрыл лицо руками.
Галюша. Сегодня утром вам стало плохо?
Одетта. У него был припадок.
Я. У меня бывают припадки.
Одетта. На вас было страшно смотреть.
Я. Где Луиза?
Галюша. Шофер отвез ее домой.
Одетта. Очаровательная девушка.
Я. Легкомысленная и легковерная.
Галюша. Пусть приходит в гости, я ничего не имею против.
Я. Благодарю, но я не слишком люблю гостей.
Одетта. Не беспокойтесь. Я сама позабочусь о ней.
Я. Я и не беспокоюсь.
Одетта. Вы с ней так хорошо смотритесь.
Я. Нет, я человек непостоянный, люблю перемены…
Галюша. Так-так-так! Уж не собираетесь ли вы нас покинуть? Вы мне нужны.
Я. Не обижайтесь, но я здесь действительно не в своей тарелке.
Одетта. Покажите мне вашу ладонь.
Я. Пожалуйста.
Одетта. Боже мой!
Галюша. В чем дело?
Одетта. У него две линии жизни!
Галюша счел меня своей собственностью: я должен был просвещать его одного. Он ни с кем меня не знакомил, не возил на званые вечера, так что влиять на государственную политику, общаясь с министрами, я не мог. Одетта считала меня волшебником и следила за каждым моим шагом. Сопровождала меня на прогулках. Сидела со мной вечерами, если не приходила Луиза. Я словно приворожил ее. Однажды Галюша ночевал за городом на вилле у какого-то высокопоставленного лица. Одетта легла ко мне в постель и чуть не задушила в объятиях. Прерывисто дыша, она твердила: «Поделись со мной магической силой!» Я не мог прогнать сумасшедшую и терпел. К сожалению, и в моем молчании ей мерещилась тайна. Из-за меня она всерьез увлеклась магией. Воровала мои вещи, даже рубашки и махровые полотенца. Подъедала за мной все крошки. Вызвалась собственноручно меня постричь и спрятала прядь волос в медальон, который носила не снимая. Скажи я ей: «Повисни на люстре!», «Служи черную мессу!», «Ползи по-пластунски по коридору и выкрикивай заклинания!» — она бы все выполнила. По счастью, я не отдавал ужасных приказаний.
Одетта преклонялась перед моими сверхъестественными способностями, Галюша хладнокровно их использовал. Июль подходил к концу, мои предсказания сбывались одно за другим, и авторитет ловкого журналиста возрос чрезвычайно. Чем больше его ценили читатели и критики, тем меньше он ценил своего тайного консультанта. В конце концов Галюша и сам поверил, что он подлинный автор невероятно проницательных пророческих статей, а меня стал считать всего лишь орудием, наподобие магического кристалла. Велогонка «Тур де Франс» только началась, а он уже безошибочно угадал победителя, Луизона Бобе, и попробовал бы кто с ним поспорить. Он ничуть не удивился, когда французскому десанту удалось захватить город Ланг-Сон, что находится на территории административной области Тонкин, рядом с китайской границей. И совершенно справедливо назвал взятие Ланг-Сона бессмысленной и временной победой. Когда молодой адвокат Фидель Кастро выступил против диктатуры Фульхенсио Батисты и потерпел поражение, один только Галюша поместил в газете его портрет, предрекая ему успех, в то время еще совсем неочевидный. А через шесть лет Кастро действительно изгнал Батисту из Гаваны, Галюша с гордостью извлек из архива свою давнюю статью и пожинал лавры провидца.
— Что я слышу? В августе вы не поедете вместе с нами в Грецию? Вы не выносите жары?
— Не в этом дело, Одетта.
— Ну да, вы предупреждали, что близится всеобщая забастовка. Так ведь лучше переждать ее на греческом острове.
— Не советую вам ехать туда нынешним летом.
— Предпочитаете остаться в Париже с вашей любимицей Луизой?
— Мои предпочтения здесь ни при чем.
— Мы можем взять Луизу с собой.
— Одетта, сейчас нельзя ехать в Грецию.
— Нам с мужем нельзя путешествовать?
— Путешествуйте себе на здоровье, поезжайте, куда вам угодно, со мной или без меня, — не в том суть. Держитесь только подальше от Греции.
— Начнется война? Нас ожидает кораблекрушение? Мы утонем?
— Там будет страшное землетрясение.
— Боже!
— Целые города исчезнут с лица земли. Остров Закинф раздробится на части. Порт Аргостолион обрушится в море.
— Но мужу вы назвали совершенно другую причину.
— Ему я не мог открыть истину.
— Почему не могли? Мы оба верим вам безгранично.
— Вы мне верите, но по-разному. Я просто-напросто предвижу будущее. Вы одна это поняли. Ваш муж считает, что в основе моих построений — логика. А логика тут ни при чем. Разве аналитически можно вычислить время землетрясения? Стихии бушуют, когда им заблагорассудится.
— Да, верно…
— Постарайтесь сами его отговорить. Выдумайте что-нибудь. Но пусть этот разговор останется между нами.
— Я-то думал, вы давно укатили в Грецию, мсье Галюша!
— Как видите, милейший Поль, наши планы переменились. Жена не захотела ехать, а я подчиняюсь ее капризам.
— Остались и правильно сделали. Что бы вы там ни говорили, наши вина лучше греческих. А в жару вообще можно пить только сухие.
По четвергам мы с Галюша обедали в «Трубе святого Евстафия». По заведенному обычаю я каждый раз шел сперва на кухню. Целовал в щеку мадам Поль и жал руку Колченогому. Впрочем, пожать мне удавалось только запястье: руки у Колченогого были вечно в муке, в кляре или в толченых сухарях. Оглядев мой шикарный костюм, он неизменно приговаривал: «Прямо граф, с таким на „ты“ не поговоришь!» Появлялась Луиза, сама не своя от восторга. Одетта решила сделать мне сюрприз и наняла ее к себе компаньонкой. В сентябре ей предстояло переселиться на авеню Поль-Думе. «Так ты зайдешь за мной в воскресенье?» Я кивал, разве можно было испортить Луизе радужное настроение? Затем я садился за наш особый столик под номером шесть, и господин Поль приносил дежурное блюдо — булочки со сладким мясом. Интересно, зельц, лучшее средство для расстройства пищеварения, изобретен в 1953 году или раньше? Хорошо бы узнать. Трапезы в пятидесятые годы были такими продолжительными, обильными и жирными, что мой ссохшийся в девяностые желудок не мог с ними справиться. Зато Галюша чувствовал себя прекрасно и, размахивая вилкой с ломтиком горячей поджаренной колбасы, умудрялся еще и работать, вернее, задавал работу мне.
