Пайн кивнул:
— Не слишком близко, хотя я бы не возражал против более интимного знакомства. Но картина не выставлялась на продажу уже лет семьдесят. — Он ухмыльнулся и сразу же стал похож на молодого человека с фотографии. — А вы покупаете или продаете?
Андре усмехнулся в ответ. Пайн ему нравился.
— Ни то ни другое, хотя я бы не возражал. Давайте я расскажу вам все сначала.
Пайн ни разу не перебил его и не задал ни одного вопроса. Ему доводилось слышать подобные истории и раньше: картины сначала куда-то исчезали, а потом начинали ходить смутные, неподтвержденные слухи о том, что их видели в Швейцарии, Саудовской Аравии, Калифорнии или Японии. Он сам участвовал в паре таинственных операций, задуманных для того, чтобы сократить налог на наследство. Обладание картинами стоимостью в миллионы долларов обходится недешево. В наши дни приходится думать о том, где и когда умирать. Рассказ Андре заинтересовал его. В его профессии к таким историям следовало относиться внимательно, недаром торговлю картинами называют бизнесом темных личностей, делающих деньги на ярких красках.
Андре кончил говорить и взял свой бокал.
— Мистер Пайн, могу я задать вам вопрос? Как вы думаете, сколько может стоить такая картина? Хотя бы приблизительно.
— Тот же вопрос я задавал себе, пока вы рассказывали. Начнем с того, что мы знаем наверняка. — Пайн задумчиво потер подбородок. — В прошлом году Музей Гетти приобрел неплохого Сезанна — «Натюрморт с яблоками» — больше чем за тридцать миллионов долларов. Это была официально объявленная цена. Ну а при соблюдении определенных условий — я имею в виду гарантию подлинности и хорошее состояние картины — «Женщина с дынями» будет стоить столько же или больше. То, что она когда-то принадлежала Ренуару, конечно, прибавит ей привлекательности, а также и то, что она очень давно не появлялась на рынке. Коллекционеры любят такие детали, а вот оценить их в денежном выражении довольно трудно. — Он хитро улыбнулся, приподняв брови. — Хотя я бы охотно попытался. Но давайте остановимся на осторожной оценке в тридцать миллионов.
— Merde, — выругался Андре.
— Вот именно, — подтвердил Пайн и встал с кресла. — Оставьте мне свой номер телефона. Я поспрашиваю. Международный рынок произведений искусства — это такая большая деревня, населенная сплетниками. Не сомневаюсь, что кто-нибудь что-нибудь знает. — Брови опять хитро приподнялись. — Если, конечно, тут есть что знать. В дверь осторожно постучали, и на пороге появилась мисс Пятая авеню. — Мистер Пайн, вам пора идти. — Спасибо, Кортни. Я вернусь в половине третьего. Проследите, чтобы все ваши ухажеры к этому времени убрались из дома.
Открывая им дверь, Кортни хихикнула и очень мило порозовела.
Из дома мужчины вышли вместе, и Андре, не удержавшись, сделал Пайну комплимент по поводу его помощницы.
— Одно из преимуществ работы в бизнесе, где внешний вид имеет большое значение, — ответил тот, застегивая пиджак и поправляя запонки. — Вы можете с абсолютно чистой совестью нанимать хорошеньких девушек. И подоходным налогом это не облагается. Я люблю хорошеньких девушек, а вы?
— Когда выпадает такая возможность, — согласился Андре.
Они расстались на углу Шестьдесят третей и Мэдисон. Андре решил, что, раз уж оказался в этом районе, надо заглянуть в редакцию и попытаться увидеться с Камиллой. Последний раз, когда он звонил, она не стала с ним разговаривать, сославшись на занятость, и с тех пор так и не перезвонила. Такое затянувшееся молчание ставило Андре в тупик. Это было так не похоже на Камиллу. Она не любила, когда он работал на кого-то другого, и обычно звонила, даже если у нее не было для него заданий. «Просто чтобы держать тебя в тонусе, дорогуша», как она однажды призналась.
С наступлением тепла Мэдисон-авеню снова наполнилась жизнью и людьми. На ее тротуарах толкались туристы в джинсах, кроссовках и с немного испуганными лицами, точно в каждом прохожем они видели карманника; бизнесмены, кричащие что-то в мобильные телефоны; любительницы бутиков с залакированными волосами, подтянутыми лицами и топорщащимися во все стороны пакетами; попрошайки, молодежь на роликах, зазывалы из массажных салонов, разносчики, торгующие всем — от маковых крендельков до фальшивых «Ролексов» за пятьдесят баксов. Весь этот человеческий муравейник тонул в непрерывной какофонии гудков, сирен, сигналов, в шуршании шин, пневматических выдохах автобусов, визге тормозов и рычании двигателей — в механическом бедламе вечно спешащего куда-то города.
Когда Андре подошел к зданию редакции, как раз начинался полуденный исход на ланч, и по вестибюлю навстречу ему текла человеческая река. Из опасения пропустить Камиллу он не стал садиться в лифт и решил дождаться ее у входа. Стремящиеся на улицу люди наталкивались на него, огибали и бежали дальше. Почему в Нью-Йорке никто не ходит спокойно? Неужели они все опаздывают?
Открылась дверь очередного лифта, и Андре увидел большие черные очки и сияющие волосы главного редактора. Как обычно, она была окружена группой подчиненных, а за плечом у нее маячила голова младшей секретарши. Происходило очередное мобильное совещание. Камилла часто устраивала такие, во-первых, из-за своей вопиющей непунктуальности, а во-вторых, потому что искренне считала, что на ходу думается быстрее и лучше. Эти совещания нередко продолжались и в машине, везущей ее на ланч или в салон «Бергдорф». Они отлично вписывались в образ успешного и крайне занятого редактора, не желающего терять ни минуты на службе любимому Журналу.
А кроме того, такие летучие совещания служили отличным щитом против нежелательных встреч, как случилось и на этот раз. Она, конечно, заметила Андре: не могла его не заметить, их разделяло всего несколько футов, когда он ее окликнул. Одно мгновение она смотрела прямо на него, а потом быстро отвернулась. Надежно скрытая стеной из своих сотрудников, Камилла прошла мимо, а когда, опомнившись, Андре бросился за ней, она уже садилась в поджидающий у дверей автомобиль.
Ошеломленный и рассерженный, он несколько минут смотрел вслед медленно пробирающейся по Мэдисон-авеню машине. Они с Камиллой работали вместе уже больше двух лет. Конечно, они не были близкими друзьями и никогда бы ими не стали, но он относился к ней с симпатией и считал, что это взаимно. Судя по всему, тут он ошибался. Она больше не отвечала на его звонки, не звонила сама, а теперь еще это намеренное оскорбление. Но почему? Что он ей сделал?
Андре подумал было, не зайти ли к Ноэлю, который обычно умел расшифровывать загадочные сигналы, посылаемые Камиллой, но в конце концов гордость взяла верх: если она не хочет его видеть, он не станет за ней бегать. К черту Камиллу и к черту «ГDQ»! На свете есть много других журналов. Он двинулся в сторону Парк-авеню, но по дороге заскочил в бар «Дрейк», чтобы отпраздновать победу гордости над нуждой. А нужда уже нависла над ним, причем нешуточная, как он убедился несколько минут спустя, когда на салфетке сложил столбиком стоимость нового оборудования. Если ребята из страховой компании не пошевелятся — а они определенно не выказывали такого намерения, — то скоро ему придется довольно туго. Значит, надо трудиться. Он поднял бокал и молча произнес тост за свою следующую работу. Люси непременно что-нибудь найдет.
