128. Состязанье в ведовстве
Я так понимаю, мой внимательный читатель, что тут нашла коса на камень. Федора купила полдома за стеною у Шумана. Оба они знали, но разное. Мне думается, Шуман был чернокнижник западного толка. Я посмотрела, на какой это книге он спал, заложив ею дыру в матраце. Вроде бы дореволюционное изданье поваренной книги Елены Молоховец, грызанное мышами. А там бог его знает. Внутренний голос говорил мне – между строк этой книги в экстремальных условиях должны проявляться совсем иные письмена. Федора же явилась из-под Краснодара, и ведовство ее было малороссийского образца. Чужих коров она не выдаивала, но отводила глаза самому Шуману. Двигала у него под носом заборы и выкапывала его заветные луковицы гиацинтов. Этого Шуман стерпеть не мог и подпустил ей в форточку черта. Дело осложнилось тем, что прямо напротив жила еще и Анна Петровна. С утра, бывало, скребет метлой асфальт перед калиткой, а зазеваешься – ан глядь летит и пылью так глаза тебе присыплет, что и не знаешь толком, где искать в прозрачном небе исчезающую точку. Изволишь видеть, мой читатель, создался треугольник, и уж какие напряженья в нем свирепствовали, можешь судить. А вот как вышло, что Шуман не разглядел меня? Видно, магический круг образовался около меня от радости по поводу пе-ре-мен.
129. Мерзость запустенья
Мой земельный надел составлял несколько менее двух соток. На нем же помещалась и четверть дома. Мой маленький квадратный палисадник был спутан не хуже плюшкинского сада. Вдобавок ко всему посеред него высилась гора ржавых консервных банок, наводившая на мысль о картине «Апофеоз войны» кисти Верещагина. В доме продавленные матрацы, препятствия с конных соревнований, разрозненные велосипеды, перегоревшие электроприборы образовали тесное многоярусное сплетенье. Разъединить его в ограниченном пространстве и вынуть злополучные предметы через дверь ли, окно ли – было трудноразрешимой головоломкой. В моем распоряженье имелась зэковская тачка, не иначе как с Беломорканала. Я сделала порядка ста ездок на отдаленную свалку. Соседи же стояли поодаль. Едва лишь я трогалась со свалки, вывалив свой ненавистный груз, они определяли путем несложной экспертизы, что из полезного я на этот раз выкинула, и подбирали. Злостное неведенье, мой сочувственный читатель, сопровождало меня в теченье всей моей злосчастной жизни.
Маленькая Шуманова земля была вся засорена на метр в глубину ржавыми жестянками и гвоздями, кои в более благополучные времена были закопаны в нее, а не просто навалены поверх. Видно, почва в какой-то момент просто перестала что-либо принимать вглубь. Тогда и образовался этот апофеоз беспомощности. Так что, мой читатель, прибавь еще с полсотни ездок на свалку, не считая тяжелых земляных работ по извлеченью этих кладов. Шумановский сарай качался и постукивал на ветру бахромой полусгнивших разъединенных досок. К моему ужасу, он еще и ушел на полметра в землю. Вместо пола в нем росла без солнца бледная малина. Когда я потщилась открыть дверцу со двора в холодный подпол, кирпичная закладка рухнула мне под ноги, обнажив на всеобщее обозренье такой же клубок хлама, ранее ею скрываемый. Зато уж вынуть его было легче, благо теперь его овевали все ветры. Прибавь, мой сникший читатель, еще сорок ездок на свалку. Соседи уж устали сортировать на свалке мой хлам, устали и считать мои рейсы с рассвета до темноты. Но все это цветочки, ягодки же были потом.
130. Аура
Что любил Шуман, старик с выцветшими карими глазами, большими, как у больной обезьянки шарманщика? Что витало в моем новом жилище, когда я привела его в маломальский порядок и прислушалась к голосу стен? Ты уж понял, мой читатель – Шуман любил Вагнера, лошадей и гиацинты. Пока всё очень симпатично. Еще у одинокого Шумана была любовь всей жизни, маленькая девочка из балетного училища, выросшая у него на глазах в коммуналке на улице Маркса-Энгельса, Малая Знаменка тож. Это была бумажная балеринка оловянного солдатика. На ее образованье предназначались деньги, вырученные заодно с освобождением от разваливающейся дачи. К счастью, сгорела не сама бумажная балеринка, но лишь паршивые советские деньги, заработанные околонаучной деятельностью беспардонной плутовки. Рем же сказал: «О том, что было, надо забыть нам. Глянем вперед». Но Шуман туго расставался с прошлым. Когда надо было договариваться о перевозке вещей, он все стоял в мертвых комнатах и грезил. Позднее мне было откровенье, что в шумановской городской квартире такое же хитросплетенье вещей. Тогда я своей властью решила проблему посредством зэковской тачки.
Приободрись, о Шуман, и считай свои потери жертвой за будущее преуспеянье твоей питомицы, столь трогательно любимой, в новом, более широком жизненном пространстве. Ну же, пошли, пошли, не оглядывайся. Рабами были мы в земле египетской.
131. Призрак
На всё свои причины. Мать Шумана была балериной. От грубости окружающей жизни ей причинилась болезнь сердца, и она умерла в моем теперешнем жилище на руках у Анны Петровны. Ты понимаешь, мой настороженный читатель, сколь неблагоприятно умереть на руках у такой Анны Петровны? Куда, по-твоему, может препроводить такая Анна Петровна кроткую душу умершей? Помнишь ли ты балладу Жуковского «О том, как одна старушка ехала на черном коне и кто сидел впереди?»
Я кровь младенцев проливала,
Власы невест в огне волшебном жгла
И кости мертвых похищала.
Вот так-то. Не удивительно, что душа бедной балерины не нашла успокоенья. Каждую ночь я вижу белую фигуру, беззвучно спускающуюся по лестнице из светелки и придерживающую одежды изящной рукой.
132. Смерть Озе
Тихо умерла моя мать. Когда я в последний день вливала ложечку воды в детский округленный ротик, мне показалось, что она уже родилась для новой жизни. Мы везли гроб в тряском автобусе. Митька крепко держал его рукой, прижимая к нему молитвенник, и беззвучно шевелил губами. Как стали задвигать гроб в пещь огненную, он рванулся, снял с себя крест и надел умершей. На девятый день мы, три сестры, ждали молодежь на кухне и пели весь материн репертуар.
133. Крещенье
По смерти матери Ленка меня, некрещеную, рожденную уже после 37-го года, повела крестить. Ей беспокойно стало. Она сказала: «Вот вы помрете и на столе будете лежать, а я не буду знать, как почитать над вами». Отец Александр из Обыденской церкви, одетый в шинельку, похожий на путевого обходчика, поговорил со мной строго, потомил с месяц и окрестил. Я учила наизусть «Верую», гуляя по Серебряному бору. Когда батюшка, воздев руки горе, призвал силы небесные на воду в купели, мне очень понравилось. Ленка в косыночке и со свечой стояла рядом в качестве восприемницы. Вот теперь, мой читатель, ты знаешь, отчего она у меня носит прозвище «крестненькая».
