— Но ваш аргумент, Эмили, не оригинальней. Вы утверждаете, что женщины могли бы достичь большего, если б им предоставили такие возможности, ведь так? — Она кивнула. — Ну а почему же эти возможности все-таки оказались именно у мужчин? Потому что они ими воспользовались, вот почему.
Этот довод почему-то распалил ее еще сильней:
— Итак, все сводится к физической силе и насилию?
— Насилию? При чем тут насилие?
— При том, что, по-вашему, брак и насилие это одно и то же. А вот я, например, считаю, что мужчины и женщины только тогда смогут по-настоящему любить друг друга, когда будут равны.
— Но между мужчинами и женщинами существует разница, — заметил я. — Сам наш с вами нетривиальный спор тому доказательство.
Эмили остановилась, топнула ногой:
— И если бы мы с вами были женаты, вы способны были бы мне заявить, что как мой муж вы правы, и тем поставить точку?
— Я и сейчас скажу, что я прав. И вижу, что вы несогласны.
— Потому что вы ничем не доказали свою правоту, — пылала гневом Эмили. — И, полагаю, вы считаете, что работать я не должна?
— Эмили… при чем тут работа? По-моему мы рассуждали об избирательном праве. Потом почему-то мы перекинулись на брак и…
— Неужели вы не понимаете, что это одно и то же?
На этом она прекратила со мной разговаривать, мы шли, и зловещая тишина зависла над нами. Я задержался раскурить сигарету, догнал Эмили:
— Мог бы и вам предложить, но…
— Но женщины на улице не курят?
— Это хотел я сказать. Но вы уж и так дымитесь.
Потом, когда она несколько успокоилась, я сказал:
— Мне очень жаль, что мы поссорились.
— Мы не ссорились, Роберт. Мы спорили.
— Разве есть разница?
— Как любит говорить отец, «отличие». Спор — удовольствие, а ссора нет. — Она вздохнула. — Ограничение прав женщины в браке — это тема, которая меня постоянно заводит. На этот предмет мы с отцом ведем давние споры. Он абсолютно современный человек во всем, кроме этого. По-моему, потому, что давно потерял жену — ему кажется, будто выбор или хотя бы утверждение кандидатуры будущих мужей его последняя обязанность в отношении нас.
— Какого же мужа он прочит вам?
— В этом вся проблема. Умом он желал, чтобы это был человек современный, как и он сам, деятельный. Но в душе хотел бы, чтоб тот был со связями и имел положение в обществе.
— Редкое сочетание. — Я взглянул на Эмили: — Ну, а вы? Каков тот мужчина, что способен завоевать ваше сердце?
Она возмущенно вскинулась:
— Роберт!
— Что такое?
— «Завоевать ваше сердце»! Вы выражаетесь прямо как в романе. Я не желаю, чтоб и малейшей толики моей завоевывали, благодарю покорно! Руку свою и свою любовь я доверю тому… — Она на мгновение задумалась. — …тому, кто способен вызвать у меня восхищение. Тому, кто уже сумел в жизни чего-то достичь, кто намерен и дальше стремиться к чему-то… в высоком смысле. Тому, кто способен увидеть порок и знает способ его устранить; человеку с такой силой чувств, кто способен лишь словом склонить людей к своему образу мыслей. Он всегда видится мне человеком с ирландским акцентом, но, пожалуй, только потому, что, уверена, он будет резко критически настроен к гомрулю.[20]Наверно, такой личности, как он, не достает времени на женщин, но это не так важно, потому что я в любом случае не собираюсь торчать дома в качестве декорации. Понимаете, я хочу стать его сподвижницей и, хоть об этом никто никогда не узнает, но внутренне он всегда будет сознавать, что его успех был бы невозможен без моего участия.
— А! — сказал я.
Всегда очень неприятно обнаруживать, что кого-то восхищает как раз такой тип, который менее всего заслуживает восхищения.
— Ну а если вам не удастся отыскать такого?
— Тогда придется остановиться на том, кто завоюет мое сердце.
— Э, дэк вот эдэк оно тэк.
— Что это вы, Роберт, заговорили с таким потешным ирландским акцентом?
— Дэ тэк уж…
Глава двенадцатая
Постижение кофейного аромата еще более осложняется из-за того замысловатого способа, посредством которого человеческое нёбо реагирует на всевозможные ощущения.
Тед Лингл. «Справочник любителя кофе»
Вечер. Эмили стоит у окна в конторе отца и глядит вниз на Роберта, уходящего от Пинкера. Не отводя взгляда, все плотней прижимается к стеклу, чтобы видеть, как он выходит на Нэрроу-стрит. Едва Роберт исчезает из вида, Эмили замечает перед собой на стекле пахнущее кофе облачко, и оно напоминает цветок.
Еще пару недель назад такое, как многое теперь, она бы не заметила вовсе.
Непроизвольно Эмили касается кончиком языка упругого прохладного стекла. Точка в сердцевине цветка похожа на пестик. Эмили пальцем выводит четыре лепестка, стебель. Стирает рисунок, тыльная сторона руки визжа скользит по стеклу.
С Эмили что-то происходит. И не понятно — радоваться или пугаться, приветствовать или осуждать эти перемены в себе, это пробуждение чувств, медленно захватывающее ее всю, наполняя теплом, как в оранжерее зреющий абрикос.
Эмили возвращается к письменному столу, просматривает последние записи. Абрикосовый — этот аромат они открыли сегодня в некоторых сортах кофе «мокка» и в лучших сортах южноамериканского. Густой привкус золотистого, дышащего теплом абрикоса. Он займет свое место в шкале ароматов между ежевичным и яблочным. И еще в этот день удивительное открытие преподнес им колумбийский «экссельсос»: точь-в-точь запах свежих груш, в момент, когда срезают с них ломкую, истекающую соком кожуру…
Солома. Аромат ячменных стеблей накануне уборки урожая, тихо шуршащих на пропекшемся солнцем поле. Лакрица: темная, мягкая, сладкая. Кожа: пахучая, старая кожа, отполированная, как любимое кресло отца. Лимон: так едок, что даже щиплет губы… Пробегая глазами эти записи, Эмили обнаруживает, что может вызвать в памяти каждое из этих ощущений, ароматы экзотическим цветком распускаются у нёба, с каждым разом все острей и острей.
Каждый аромат упрямо подталкивает раскрыться туго свернутый бутон ее чувств.
Когда впервые, уже давно, Эмили пришла в голову мысль об Определителе, привлекательней всего в замысле ей казалась идея систематизации: желание упорядочить этот хаотичный, вечно изменчивый мир людских восприятий, превратив его в нормальный объект рационального исследования. Она и представить себе не могла, что все может обернуться совершенно иначе, что она обнаружит, как в глубинах ее внутреннего покоя — в ее уравновешенном, практичном существе — что-то сдвинется, дерзко и волшебно потянется куда-то, как молодой росток.
