Первыми ее обнаружили лодочники, возвращавшиеся на заре после ночной ловли; сначала ее приняли за безвестного самоубийцу, тело которого выбросили на берег морские течения. Но тут была загвоздка — поза утопленницы и состояние ее тела никак не согласовывались с этим скороспелым заключением.
Она лежала в полосе прибоя, омытая водами недавнего прилива, в свободной и естественной позе, как человек, которого смерть застигает во сне или забытье. Голова ее покоилась на песке, и легкий отлив обозначил ее чисто и отчетливо — возле нее не было ни водорослей, ни морского мусора; тело удобно лежало на просторном мужском плаще, плащ, прихваченный у шеи пряжкой, был свободно распахнут по бокам, и в нем плескались лужицы задержавшейся там воды. Платьишко из ацетатного шелка, мокрое и разглаженное водой, вплотную облепляло ее худое тело, на котором вроде бы не было никаких повреждений — оно не распухло, на нем не было пятен, какие бывают обычно на телах, выбрасываемых водой. И маленькие голубые гвоздики, напечатанные на шелке, промытые морской водой, выглядели совсем свеженькими, особенно рядом с коричневой тканью плаща.
Единственное, что позволило себе море — это сорвать с нее туфли и распустить ей волосы, которые, несмотря на возраст, оставались длинными и пышными и лишь частично поседели. Теперь, пропитавшись водой, они как бы опять почернели и сбились на сторону, что выглядело почти изящно. Движение морских струй даже не сорвало с ее похудевшей руки обручального кольца, которое скромно поблескивало в свете наступающего дня.
Это была ее единственная золотая вещица. И она, в отличие от своей боязливой дочки Иды, несмотря на весь свой патриотический конформизм, не захотела с колечком расставаться, даже когда правительство пригласило население «отдать золото отечеству», чтобы помочь операциям в Абиссинии.
На запястье у нее были часики из простого металла, еще не тронутые ржавчиной и остановившиеся на четырех часах.
Осмотр тела подтвердил, что она, без всякого сомнения, утонула; при этом не было обнаружено никакого признака, никакого прощального письма, которое наводило бы на мысль о самоубийстве. Но на ней обнаружили, припрятанное в обычном месте, под чулком, ее сокровище — банковские билеты, — еще вполне узнаваемые, хотя и превращенные водою в кашу, не имевшую никакой цены. Зная характер Норы, можно с уверенностью сказать, что, вознамерься она лишить себя жизни, она прежде всего поместила бы в надежное место этот громадный для нее капитал, накопленный с таким трудом.
Кроме того, если бы и в самом деле, добровольно желая смерти, она бросилась в море, то, по-видимому, вес намокшего плаща увлек бы ее на дно.
Дело было сдано в архив под заголовком «Случайная смерть в воде». И это, по-моему, самая справедливая формулировка. Я полагаю, что смерть застигла ее в бессознательном состоянии; возможно, она свалилась на берег в одном из тех припадков, которые уже некоторое время ее посещали.
В этой части побережья и в эту пору года приливы бывают совсем слабыми, в особенности на новолуние. Плутая по этим местам, одержимая видениями и почти незрячая в темноте ночи, она, вероятно, потеряла не только ориентировку, но и способность что-либо ощущать. Не понимая, что делает, она, наверное, слишком резко свернула на полосу, омываемую морем, спутав бескрайнее море кукурузных стеблей с водной гладью. А может, ей привиделся силуэт корабля. Она упала, и морской прилив покрыл ее — ровно настолько, чтобы отнять у нее жизнь, но не причиняя ей вреда, не нанося ударов и не издавая никакого шума, кроме легкого шипения, разносившегося в безветренном воздухе. И при этом плащ, отяжелевший от воды, присыпанный на краях валиками песка, не давал ее телу съехать в глубину, удерживая ее, уже мертвую, на полосе прибоя до самого рассвета.
Я знаю Нору только по одной фотографии, снятой в те времена, когда она была невестой. Она стоит, прислонившись к картонному заднику, изображающему некий пейзаж, с раскрытым веером, который закрывает ей перед блузки, и ее поза, собранная, но явно обдуманная, говорит об ее характере — серьезном, и все же скорее сентиментальном. У нее тоненькая ладная фигурка, на ней шерстяная юбка почти прямого покроя, вытаченная и прилегающая у талии, и блузка из белого муслина с отглаженными манжетами, застегнутая до самого горла. Рукою, свободной от веера, она опирается на колоннообразную тумбочку в самозабвении почти актерском. Челка закрывает лоб, а середину головы волосы обрамляют мягким кругом, как принято у гейш. Во взгляде — неистовая пылкость под некоей вуалью грусти. Остальная часть лица — фактуры тонкой, но заурядной.
На белой пожелтевшей полоске у нижнего обреза фотографии, наклеенной на крепкий картон, как было принято в те годы, кроме узорчатых указаний, бывших тогда обязательными (формат, фотомастерская и т. д.), еще можно прочесть посвящение, выведенное почерком изящным, старательным и тонким:
Это Тебе, мой любимый Джузеппе!
Твоя Элеонора.
Внизу слева есть дата: 20 мая 1902 года; а немного ниже и справа, написанное тем же почерком, идет еще одно посвящение:
С Тобою навсегда,
До тех пор, пока я жива, и потом тоже.
3
Статья 1. Брак итальянского гражданина арийской расы с лицом, принадлежащим к другой расе, запрещается.
…….
Статья 8. Законом устанавливается следующее:
А) К еврейской расе принадлежит человек, оба родителя которого относятся к еврейской же расе, даже если он исповедует религию, отличную от иудейской религии;
…….
…….
Д)
…….
Рассматривается как не принадлежащий к еврейской расе тот, кто рожден от родителей итальянской национальности, причем лишь один из них двоих относится к еврейской расе, при условии, что этот последний на 1 октября 1938 года (XVI год империи) официально исповедовал религию, отличную от иудейской.
…….
Статья 9. Во имя приведения в действие статьи 9, все те, кто находится в условиях, соответствующих статье 8, должны заявить об этом в Бюро регистрации гражданского состояния при муниципалитете по месту жительства.
…….
Так говорилось в итальянском законе о расах. В силу этого закона все граждане, принадлежащие к «еврейской расе», отстранялись от управления предприятиями, лишались собственности и права на собственность, не могли посещать никаких учебных заведений, не могли занимать чиновничьих и государственных должностей, начиная, само собой разумеется, от должностей преподавательских.
Эти директивы были помечены датой 17 ноября 1938 года. Несколькими днями ранее во всем немецком рейхе, после нескольких лет дискриминации и преследований, начал осуществляться план геноцида евреев. Все были против них, всем немцам было предоставлено право на погромы и убийства. В течение нескольких ночей многие были убиты, много тысяч попало в лагеря, а их дома, магазины и синагоги были сожжены и разграблены.
Нора, поспешив умереть, всего на несколько месяцев опередила итальянские расистские декреты, согласно которым она, без всякого сомнения, была бы заклеймена как еврейка. Однако же предусмотрительность, проявленная ею тридцатью пятью годами раньше, когда ей посоветовали окрестить дочь в католическую веру, теперь спасала Иду от потери места учительницы и от прочих карательных мер, в согласии с пунктом Д Статьи 8. Но на этот случай теперь была Статья 19, она определяла обязательные процедуры, через которые следовало пройти всем затронутым новыми законами. Так вот и получилось, что Идуцца, ни жива ни мертва, сгорая от стыда, словно обвиняемая, идущая на суд во Дворец Юстиции, появилась в коридорах римского муниципалитета.
