Книга Орест и сын - Елена Чижова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Диктор произнес обычное приветствие и потупил глаза. На экран, как тяжелое солнце, выплывал Хор старых большевиков. Верхний ряд состоял из старцев, одетых в черно-белое; нижний — из старух, затянутых в бархатные платья. Морщинистые шеи были увиты кружевами. Исполняли Гимн Советского Союза. Орест Георгиевич прислушался к звукам, знакомым с детства. Гимн слагался из музыки и слов, которые не совпадали друг с другом. Торжественно-смиренная мелодия была верхним — стариковским рядом. Глаза стариков смотрели спокойно и отстраненно, не предавая этот мир ни хуле, ни хвале. Единственное, что можно было заметить в голубоватых, уже беспомощных глазах, — это не отмершую потребность рассказать о своей жизни, о том, что сотворил с ними их долгий век. Орест Георгиевич поморщился: похоже на хоровую исповедь.
Нарумяненные щеки старух выпевали слова о кровавом мщении. В их глазах тлел огонь. В любую минуту готовы встать в затылок, цепко ухватиться друг за дружку негнущимися пальцами и стаей кинуться за врагом, посмевшим предать единственно верное учение. “Этим исповедоваться не в чем. — Он думал с отвращением. — Вот уж кому хорошо в коммуналках…” Всплыло абсолютно невозможное — его отец, поющий в хоре.
Чибис, стоявший за его спиной, думал о том, что старики и старухи боятся смерти. Руководитель хора возразил с экрана: “Мы смерти не боимся. Мы отдали жизнь борьбе за справедливость. Наша жизнь принадлежит Партии, и...” — план прервался, как будто режиссер постеснялся пустить в эфир продолжение. Чибис успел представить себе Партию в виде огромной седой бухгалтерши, аккуратно заносящей в толстый гроссбух отданные ей жизни — в деvбет, смерти — в креvдит. Для этих стариков и старух наступало время большого Креvдита.
В телевизионном экране отразился Павел Александрович — откуда ни возьмись, восстал из дверного проема. Пахнуло дорогим коньяком. “Не опоздал?” — Он подмигнул диктору. Орест Георгиевич кивнул Павлу и снова взглянул на экран: старческий концерт затягивался. “Неужели умер? — Он прислушался. — Нет, вряд ли… С утра траурное бы гоняли”. Бодрый голос диктора разуверил его окончательно, и, нажав на кнопку, он гостеприимно обернулся. Экран съежился шагреневой кожей.
“Я не один, — Павел произнес торжественно и отступил в сторону. — Представьте, не решалась войти”. Инна вышла из-за красной портьеры и остановилась в дверях, держась рукой за тяжелый плюш. Кисть утонула в набухших складках, и ослепительно-белый рукав повис, как будто пришпиленный к ткани. Павел Александрович подхватил ее за талию и подвел к столу. Инна выложила красноватую бумажку с профилем в овале. “Раньше не могла. У нас был потоп”. Орест Георгиевич смотрел мимо ее глаз.
“Ну?! — воскликнул Павел, как будто речь шла о чем-то приятном, вроде карнавала. — И кого же вы топили?” — “Не мы, а нас и нижних соседей. Три дня лило”. Маленькая ложь мешала ответить на шутку, а потому выходило так, словно обитатели дома на Кораблестроителей боролись за жизнь, пока дом, отрезанный катастрофой, три дня носился в бурных водах залива. “Мать с младенцем спасена, землю чувствует она!” — подытожил Павел Александрович. Чибис взглянул тревожно.
“Мама ни при чем: тетя Лиля оставила краны. Все говорят — нечаянно, но она — нарочно, — Инна объясняла надменно. — Мама говорит, ее жалко, потому что все дети умерли, а я думаю...” — “Когда?” — перебил Орест Георгиевич. Вопрос был странный, но ответ — еще более: “Да никогда. Сразу же и умерли, как родились. А дали трехкомнатную, как и нам, как будто они все живы, как будто нас четверо и их — пятеро. — Она дернула плечом. — Разве справедливо?”
Должно быть, она повторяла чужие слова. Орест Георгиевич перебил:
“А муж?” — “Что — муж? Я его посчитала”. — Она внимательно загибала пальцы. “Да нет, — он поморщился. — Муж жив?” — “Конечно. — Инна распахнула глаза. — Папин брат. Работает каким-то начальником. Я говорю, все дети поумирали — мальчики”.
“Справедливость? — он спросил и почувствовал жжение, как от впившейся в ладонь щепки. — О чем тут спорить, когда все трое умерли? Это такая несправедливость, что, отдай вы все свои комнаты, ничего не поправить!”
Чибис оглядел стены, увешанные портретами.
“Поправить? — Инна переспросила. — Может быть, нам всем умереть ради вашей справедливости?” — теперь она говорила высокомерно, словно выступала от лица всех коммунальных. “Может быть! — Орест Георгиевич ответил жестко. — Но пока что, вот незадача, пока что умираем мы”. — “Вы?” — Она глядела недоуменно, и он застыдился: разговор не с ровней.
“Простите. Вы сказали, ваш дядя работает начальником, поэтому им и дали такую квартиру. Вы считаете это несправедливым. Что ж, здесь я, пожалуй, с вами согласен. Хотя на моем месте… — Он обвел глазами стены. — Но речь о другом. Справедливости бывают разные. Я не знаю, как объяснить, только они — разные справедливости — никогда не пересекаются”. Оресту Георгиевичу показалось, что этого объяснения довольно, и сейчас эта девочка поймет.
“Как параллельные прямые?” Чибис услышал вежливую издевку, с которой талантливые ученики разговаривают с плохими учителями. “Да, да!” — отец подхватил доверчиво. “Предпочитаю другую систему аксиом”. — Инна усмехнулась.
Павел Александрович рассмеялся: “Ты хочешь сказать, — он приходил на помощь, — что несправедливость не искупается несправедливостью? Но, старик, это очевидно, это трюизм”. Орест Георгиевич съежился: разговор съедал его.
“Возьмем мою тетю, — Инна вступила ободренно. — Мальчики умерли — это несправедливость. — Она произнесла как данное. — Тетя Лиля возненавидела остальных и ждет, когда все — один за другим — перемрут, причем не просто ждет, а действует: то газу напустит, то воды... И вы хотите доказать, что она действует справедливо?” — “Этих доказательств не существует в природе”, — он отвечал тихо и растерянно. “В природе? — Инна помедлила. —
В природе рано или поздно перемрут все, и ваши прямые пересекутся. Ч.Т.Д.”. — Она опустила указку.
“Что?” — Орест Георгиевич переспросил беззащитно. “Что и требовалось доказать”, — промямлил Чибис.
“Согласен, — Павел Александрович улыбнулся широко. — Если соотнести требования вашей бедной тети с бесконечностью, они оказываются справедливыми хотя бы потому, что рано или поздно, а точнее, в обозримом будущем перемрут, как вы справедливо выразились, все, а следовательно, ее справедливость для нее восторжествует. Смерть, как говорится, на ее стороне. А вы — умница! — он заключил неожиданно. — В логике вам не откажешь, среди молодых это — редкость”.
Орест Георгиевич сник. “А как же опера? Что — не купили?” — он спросил очень тихо. “Нет”, — она ответила, и Чибис опустил глаза.
“Друзья мои, я пришел вас фотографировать. — Павел Александрович обнял отца за плечи и повел к дивану. — Сфотографирую и возьму с собой в дорогу”. — “Опять уезжаешь?” — Орест спросил вяло. “Вилами, вилами по воде, но — встретим во всеоружии. — Он подошел к окну и расправил тяжелые красные складки. — Вот. Павильон готов”. Чибис сел на диван послушно. Павел Александрович отложил камеру и взялся устанавливать свет: одной рукой он держал торшер за ножку, другой вертел шею абажура. Белый овал заскользил по стенам, выхватывая темные лица из рам.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Орест и сын - Елена Чижова», после закрытия браузера.