– Что, старшина, трясет еще? – ухмыльнулся капитан. – На вот, глотни.
Водка полилась по пищеводу водой, даже не обжигая, но стало легче. Опираясь на фельдшера, Виктор кое-как поднялся. Ноги противно подрагивали.
– Вон твой немец лежит, – капитан показал рукой на вздымающийся вдалеке клуб черного дыма. – Он сразу упал. Летчик прыгнул, мои орлы ловят.
– Там двое в экипаже, – высказал Виктор, ощупывая плотную повязку, – летчик и стрелок.
– Ну, не знаю, – равнодушно пожал плечами капитан, – вроде один прыгал. Один еще раньше прыгнул, не знаю чей. А твой самолет летать еще может? Это «Як», если не ошибаюсь?
– «Як». – Виктор приковылял к своему самолету и нежно погладил его по капоту, выпачкав руку маслом. Чертыхнувшись, оттер об траву. – Эвакуировать надо, в мастерские. Крепко досталось.
– Это потом, давай забирай чего там у тебя можно забрать, и поехали отсюда.
Когда Виктор полез в кабину за парашютом, он сильно удивился. Коллиматорного прицела не было, пол был усыпан битым стеклом, всюду зияли пробоины. Только в козырьке фонаря было четыре дырки, приборная панель тоже белела рваным металлом, часть приборов оказалась разбита. Он хотел снять часы, но они оказались продырявлены пулей, пришлось забрать только парашют. Только сейчас, глядя на исковерканную пулями кабину, он понял, что остался жить только благодаря чуду. Смерть прошла буквально в волоске.
Потом новенькая трехтонка отвезла их к переправе, где у большого блиндажа, напоминающего силосный бурт, Виктор нос к носу столкнулся с Дороховым.
– О, Саблин, так это ты был, – удивился командир, – а я почему-то думал, что Шишкин таранил. Что с головой? – правая рука у комполка тоже была перебинтована.
– Пуля прямо в коллиматор попала. Хорошо, что я уже не стрелял.
– Черт, – командир поежился. – Глаз видит? Отлично! Хороший бой провели, хороший. Неплохо немцев потрепали, и пехота довольна. – Он улыбнулся и заговорщицки зашептал Виктору: – Я ведь буквально на голову армейскому командарму приземлился. Он как раз на переправе был, наш бой наблюдал. Очень доволен был, что «Хейнкелей» разогнали. Только меня к командарму привели – с неба «Мессершмитт» падает. Через пару минут ты бомбера протаранил. Тут такое ликование началось, ты не представляешь, – и, вспомнив, что общается с подчиненным, Дорохов посуровел и спросил: – «Як» твой как? Целый?
– В решето самолет. Весь в дырах, живого места нет.
– Черт. Совсем мало в полку машин осталось, – комполка о чем-то задумался и замолчал.
Виктор хотел расспросить командира про то, как его сбили, но было почему-то неудобно. Сам же Дорохов рассказывать это по понятным причинам тоже не хотел. Так они и стояли молча у обочины степной дороги. Мимо проносились пыльные грузовики, телеги, фургоны и шли люди. Жиденьким потоком шла отступающая армия, в изношенных, выгоревших на солнце и просоленных потом гимнастерках. За армией тянулись уходящие вслед гражданские. Пыльные, испуганные, навьюченные нехитрым домашним скарбом. Пылили эвакуируемые колхозные стада. Над дорогой поднималось облако пыли, рев непоеной скотины заглушал скрип телег и гул автомобильных моторов.
Потом они обедали в этом самом блиндаже, в компании капитана и его командира – низенького подполковника с застарелыми ожогами на лице. Ели вкуснейший борщ из говядины и свежей капусты, пили спирт. Потом Саблин впервые в жизни закурил. Папиросы прыгали в трясущихся с сорванными, окровавленными ногтями пальцах, а Виктор взахлеб рассказывал капитану, что он не хотел таранить, а во всем виноват проклятый коллиматор. Что одноглазому летать нельзя – убьешься, а Танька – сучка. Капитан понимающе кивал и соглашался, добродушно улыбаясь. Он много повидал, этот капитан, воюя от самой границы, и потому понимал переживания трясущегося от пережитого стресса летчика-старшины.
После за Дороховым прилетел полковой «У-2», управляемый Жуковым, и командир улетел, велев Виктору дожидаться второго рейса или ждать машину с техниками. У Виктора мелькнула запоздалая мысль, что командир мог бы и потесниться в кабине и они улетели бы вдвоем. Но мысль была сильно запоздалая – самолет уже бежал по земле, разгоняясь. Видимо, ни Дорохову, ни Жукову такая мысль в голову не пришла, и поэтому Виктор остался на правом, оставляемом нашими войсками берегу Дона.
Оставшись в одиночестве, Виктор завалился спать. Проснулся он под вечер от грохота бомбежки. Самочувствие было неважным. Все тело, куда ни ткни, представляло собой источник боли – сказывались последствия вынужденной посадки. Боль была еще слабенькая, только начинала зарождаться, намекая, но почему-то Саблин был уверен, что завтра будет гораздо хуже. Вдобавок в голове шумело, и рана воспалилась, пульсируя болью в такт движениям. Напившись воды и чувствуя, как по телу снова растекается отупляющая волна опьянения, Виктор вышел из блиндажа.
Вокруг грохотало так, что вздрагивала земля, над переправой клубилось черное облако дыма, и вверху, над этим дымом, разворачивалась пятерка уже знакомых за сегодня «Ю-87».
– Все-таки разбили мост, сволочи, – откуда-то сбоку подошел давешний капитан-сапер и мрачно посмотрел на реку, – теперь только паромами возить. А вы чего? Куда делись? Один раз прилетели, постреляли, и все, дорогу забыли? – зло спросил он.
Виктору на этот справедливый упрек ответить было нечего. Он бы мог рассказать, что лететь или не лететь, это не от него, Виктора, зависит. Будь его воля, он бы прилетел и прикрыл. Вот только у командования зачастую есть свои резоны, и свои приказы, и что самолетов в полку мало, как и бензина. Но говорить он этого не стал, только стыдливо отвел взгляд в сторону и неожиданно увидел мертвых. Они лежали ближе к дороге, десятка два тел, вперемешку, и военные, и в гражданской одежде, все лежали рядом.
Капитан увидел его взгляд и пояснил:
– Это при бомбежках побило народ. Сперва хоронили, а теперь и некогда. – Он снова уставился на реку, прикидывая размеры ущерба, а потом неожиданно спросил: – Кстати, а почему ты до сих пор на этом берегу? Жить надоело?
– Так за мной прилететь должны, – угрюмо ответил Виктор, – или техники приедут «Як» эвакуировать, с ними переправлюсь.
– Эх, молодость да наивность, – хмыкнул капитан. – Ладно, старшина, сам разбирайся, некогда мне. У меня тут своя жопа, – с этими словами он быстро зашагал к переправе. Туда же, нагруженные инструментом и бревнами, уже спешили саперы – восстанавливать мост.
Он ждал до самой темноты. Налетов больше не было, но с севера слышался треск пулеметных очередей, мелькали далекие огоньки трассеров. Виктор до последнего надеялся, что с того берега все же приедет трехтонка с Жоркой и оперативной бригадой техников полка, однако время шло, а никто так и не приехал. На левый берег уходили войска, беженцы, а на правый не спешил никто.
– Старшина, а ты чего еще здесь? – услышал Саблин знакомый голос капитана. – Вот дурак. – Наверно, тот узнал его по реглану и по белеющей повязке. – Сейчас паром будет, давай, переправляйся. Немцы уже близко. Говорили, до них километров пять или шесть.
