— Я вас не оставлю, — сказала она.
— Но почему? — спросил Исаак. — Я бы тебя оставил.
— Может быть.
Она встала и начала собирать на твердой земле замерзшие ветки.
— Костер разводить опасно, — сказал Исаак. — К тому же ты не сможешь разжечь замерзшее дерево.
Лола почувствовала изнеможение и гнев.
— Ты не можешь сдаться, — сказала она.
Исаак не ответил. Он с трудом поднялся на колени и встал.
— Твоя нога, — сказала Лола.
— Далеко я не смогу уйти.
Лола принялась поднимать Инну. Исаак тихонько оттолкнул ее.
— Нет, — сказал он. — Я ее понесу.
Он взял ребенка. Девочка исхудала и почти ничего не весила. Вместо того, чтобы идти туда, куда они направлялись, он повернулся и поковылял к реке.
— Исаак!
Он не обернулся. Обняв сестренку, сошел с берега на лед. Вышел на середину, где лед был тонким. Голова сестры лежала на его плече. Они постояли так с минуту. Лед со стоном треснул и провалился.
Лола подошла к Сараево, когда первые лучи солнца осветили горные вершины и посеребрили мокрые от дождя переулки. Зная, что не сможет в одиночку дойти до освобожденной территории, повернула назад, к городу. Пробиралась по знакомым улицам, жалась к домам, прячась от дождя и недружелюбных глаз. Чувствовала знакомые городские запахи сырой мостовой, гниющего мусора, горящего угля. Она промокла, проголодалась, не знала, куда податься. Очнулась у ступеней министерства финансов, где когда-то работал ее отец. В здании никого не было. Лола поднялась по широкой лестнице. Провела рукой по темному барельефу у входа и уселась на корточки перед дверьми. Смотрела, как капли дождя разбиваются о ступени. От каждой капли по лужам расходились концентрические круги, соединялись на мгновение и сливались воедино. В горах она отталкивала от себя мысли о семье, боялась, что впадет в отчаяние. Здесь на нее навалились воспоминания об отце. Хотелось снова стать ребенком, хотелось почувствовать себя под защитой, в безопасности.
Должно быть, она задремала. Ее разбудили шаги за тяжелой дверью. Лола спряталась в тень, не зная, бежать или остаться на месте. Застонали несмазанные металлические засовы, появился замотанный шарфом человек в рабочем комбинезоне.
Он ее пока не заметил.
Лола пробормотала традиционное приветствие:
— Да спасет нас Господь!
Человек вздрогнул. Бледно-голубые глаза расширились. Он увидел скорчившуюся в темноте худенькую девушку. Не узнал ее: так изменилась она за несколько месяцев, проведенных в горах. Но она его знала. Это был Савва, добрый старик, работавший вместе с ее отцом. Она назвала его по имени, а потом тихо сказала свое.
Когда он понял, кто она такая, то наклонился, поставил на ноги и обнял. От его доброты у Лолы будто оборвалась в душе натянутая струна и она заплакала. Савва оглядел улицу: не видит ли кто. По-прежнему обнимая ее дрожащие плечи, он впустил ее в здание и снова задвинул засовы.
Он привел ее в швейцарскую и надел на нее собственное пальто. Налил из джезвы свежий кофе. К Лоле вернулся голос, и она рассказала ему о том, как пришла сюда из партизанского отряда, дошла до смерти Инны и Исаака и не смогла больше говорить. Савва снова обнял ее за плечи.
— Вы можете мне помочь? — спросила она под конец. — Если нет, то отведите меня к усташам, потому что у меня нет сил идти дальше.
Савва смотрел на нее и молчал, потом поднялся и взял за руку. Он вывел ее из здания и запер за собой дверь. Они молча прошли один, второй квартал. В Национальном музее Савва завел ее в закуток при входе, посадил на скамейку и сделал знак, чтобы она подождала.
Его долго не было. Лола слышала, что в здании ходят люди. Удивленно подумала: а что если Савва бросил ее? Но навалившиеся усталость и горе не оставили места для беспокойства. Она не могла больше спасать себя, а потому сидела и просто ждала.
Когда Савва снова появился, рядом с ним шел высокий человек. Он был среднего возраста, очень хорошо одет, на темных волосах, тронутых сединой, алая феска. Он показался Лоле знакомым, хотя она не могла вспомнить, где его раньше видела. Савва взял Лолу за руку, ободряюще сжал ее и ушел. Высокий человек сделал знак Лоле следовать за ним.
Человек привел ее к маленькому автомобилю, открыл дверцу и показал жестом, чтобы она легла на пол у заднего сидения. Заговорил только после того, как завел двигатель и отъехал. У него был красивый выговор. Спрашивал, где она была все это время и что делала.
Ехали недолго. Он остановил автомобиль, вышел и сказал, чтобы Лола оставалась на месте. Вернулся через несколько минут и подал Лоле чадру. Быстро сделал знак, чтобы она пригнулась.
— Да спасет нас Господь, эфенди!
Он обменялся несколькими приветственными словами с соседом, притворившись, что ищет что-то в багажнике. Когда прохожий зашел за угол, открыл заднюю дверь и знаком пригласил Лолу следовать за ним. Она натянула чадру на лицо и опустила глаза, словно скромная мусульманская женщина. Человек громко постучал в дверь, и она тут же отворилась.
На пороге стояла его жена. Лола подняла глаза и узнала ее. Это была женщина, угощавшая ее кофе, когда она пришла к ней забрать белье. Стела, похоже, ее не узнала, что и неудивительно, ведь Лола сильно изменилась. За год она повзрослела, сильно исхудала, и волосы у нее были подстрижены, как у мужчины.
Стела беспокойно переводила взгляд с истощенной Лолы на озабоченное лицо мужа. Он говорил с ней по-албански. Лола понятия не имела, что он сказал, но заметила, как расширились от страха глаза Стелы. Он продолжал говорить тихо, но настойчиво. Глаза Стелы наполнились слезами. Она утерла их кружевным платочком и повернулась к Лоле.
— Добро пожаловать в наш дом, — сказала она. — Мой муж Сериф рассказал, что ты очень страдала. Входи, умойся, поешь. После того как поспишь, подумаем, как лучше тебя спрятать.
Сериф посмотрел на жену с нежностью и гордостью. Лола заметила этот взгляд и то, как Стела покраснела при этом. «Как хорошо, когда тебя так любят», — подумала она.
— Я должен вернуться в музей, — сказал он. — Вечером увидимся. Стела о вас позаботится.
Теплая вода и душистое мыло были роскошью. Казалось, Лола перенеслась в другое время. Стела налила ей горячего супа, нарезала свежий хлеб. Лола старалась есть медленно, хотя так проголодалась, что могла бы выпить тарелку супа без ложки в несколько глотков. После того как девушка поела, Стела отвела ее в маленькую комнату. Там стояла детская кроватка, а в ней — младенец.
— Это мой сынок, Хабиб, родился осенью, — сказала она и указала ей на низкую софу у стены.
— Теперь это будет и твоя комната.
Лола легла и еще прежде, чем Стела вернулась с одеялом, погрузилась в глубокий сон.
Проснулась, словно выплыла из глубокой воды. Кроватка возле нее была пуста. Лола слышала тихие голоса: один взволнованный, другой — ободряющий. Потом тихо захныкал ребенок, но тут же и успокоился. Лола увидела разложенную рядом одежду. Одежда была незнакомая — длинная юбка (такую могла бы носить албанская крестьянка-мусульманка) и большой белоснежный шарф. Она могла прикрыть им стриженые волосы, лоб и закрыть нижнюю часть лица. Лола знала, что ее одежду, партизанскую форму, которую несколько месяцев назад она сшила из серого одеяла, сожгут в печке.
