Когда в следующий раз капитан Клаус появился на экране, он выглядел так, как будто спал прямо в море. Весь взъерошенный, лацканы свисали, перекрутившись, расстегнутое пальто хлопало на ветру, еле повязанный галстук болтался на шее. И сам он выглядел пьяным или не в себе. Он грубо прогнал людей с капитанского мостика, шатаясь, подошел к экрану, чуть не ударившись об него, и встал так близко, что все изображение оказалось полностью смазано.
— Мы справимся с этой старой лоханкой! — заорал он оглушительно. В тот же момент сзади на него накинулся некий человек отвратительно бандитского вида. Он подтащил огромный шприц и попытался вернуть капитана к жизни, насильно впрыснув ему что-то в голову, а после этого экран погас.
Тогда же выяснилось, что из-за чудовищной ошибки персонала, единственной едой, оставшейся к этому времени на борту, был картофель.
«Христианин» продолжал плыть по морю, а хорошая погода сменялась плохой.
Естественно, Гай Гранд тоже находился на борту в качестве пассажира. Он горько жаловался и активнее всех пытался выяснить «что же, черт побери, происходит на борту».
После каждой такой попытки пассажиров оттесняли назад странные люди с пистолетами и ножами на ремнях.
— А это что еще за молодцы? — спрашивал Гранд, отступая вместе с пассажирами. — Мне это очень не нравится!
Как раз в тот момент, когда на капитанском мостике происходило нечто невероятное, в каютах случайно заработали экраны. Рубка качалась из стороны в сторону, а капитан, периодически исчезая с экрана, боролся с несколькими напавшими на него… одно из этих существ вовсе не было человеком, это была натуральная горилла… она и победила в этой битве. Горилла схватила капитана и швырнула — или это только так показалось — с капитанской рубки прямо в открытое море. Потом схватила штурвал и попыталась выдрать его из ступицы.
В это самое время корабль, как это и было задумано, развернулся на 180 градусов, на всех парах, с гудками и свистом, вошел в порт Нью-Йорка и врезался в большой пирс на Сорок Седьмой улице.
К счастью, никто из пассажиров в итоге не пострадал. И все равно Гранду оказалось нелегко выпутаться из этой истории — он ведь успел погрязнуть в ней весьма глубоко. Сколько ему стоило остаться вне подозрений, мы можем только догадываться.
Глава 16
— Так вот, если серьезно, — сказал Гай Гранд, — кто-нибудь слышал новости о Билле Торндайке? Что-то о нем давно ничего не слышно.
Джинджер Хортон резко поставила чашку на стол.
— Этот… этот чертов псих! — сказала она. — Да я даже слышать ничего не хочу!
— Кто? — спросила Эстер.
— Доктор Торндайк, — пояснила Агнесс. — Тот самый придурковатый дантист, к которому ходила Джинджер. Они же дружили с Гаем с детства, правда, Гай?
— Да, мы были близкими друзьями, — сказал Гай. — Бедный товарищ, у него был нервный срыв или что-то вроде этого, как рассказывала Джинджер. Как он себя чувствовал, когда ты его видела в последний раз, Джинджер?
Гранд спрашивал это уже много раз. И каждый раз выслушивал версию Джинджер заново, как будто так до конца и не уразумел.
— В последний раз! — воскликнула она. — Почему? Да я его вообще только один раз видела — причем по твоей рекомендации — и этого единственного раза мне хватило с лихвой! Господи боже, только не говори мне, что ты это опять забыл! Он был абсолютно не в себе! Он сказал мне: «Ваши коренные зубы такие мягкие, мисс Хортон», — или что-то вроде этого. «Посадим-ка мы вас на специальную диету, которая предписывает только мягкую пищу», — сказал он. А потом, ни сказав ни слова, пока я сидела, откинувшись назад, с открытым ртом, он вылил мне в рот сырое яйцо и выбежал из комнаты, размахивая руками и крича во весь голос.
Он сумасшедший!
— Да, это не похоже на Билла Торндайка, — сказал Гранд. — Он первоклассный дантист, по крайней мере был. И ты больше не пошла к нему на прием?
— Естественно, нет! В ближайший полицейский участок, вот куда я пошла! И сообщила о нем!
Гай слегка нахмурился, неодобрительно.
— Я думаю, это плохо сказалось на членстве Билла в Ассоциации.
— Очень надеюсь! — резко ответила Джинджер.
— А как дядя Эдварде любил сырые яйца… — сказала Эстер. — Ты помнишь, Агнесс?
— Это абсолютно разные вещи, — сказала Агнесс.
— Да, он всегда их кушал с каким-то специальным соусом, — вспоминала Эстер. — Соус Ворчестершир, насколько я помню.
— Это мог быть какой-то метод лечения, Джинджер, — сказала Агнесс. — Я имею в виду, если твои коренные зубы действительно были мягкие… — Но на лице Джинджер Хортон появилась гримаса отвращения, и Агнесс оборвала фразу. Она повернулась к Гаю. — Что ты по этому поводу думаешь, Гай?
— Билл всегда был человек настроения, — согласился Гай. — Всегда потакал своим сиюминутным желаниям. Он всегда был замешан в школьных интрижках — нет, нет, все было благопристойно…
Я хочу сказать — может, он таким образом хотел испробовать новую методику… Я абсолютно уверен, что Билл…
— Он просто вылил сырое яйцо в мой рот! — пронзительно вскрикнула Джинджер. — Да я даже не знала, что это было. И там вообще все было сумасшедшее — инструменты и все-все-все. Там была такая деревянная лопаточка…
— Шпатель? — подсказал Гай.
— Нет, не шпатель! Господи боже! Большое деревянное весло, около четырех футов в длину, которое лежало рядом с креслом.
— Но он его не использовал? — сказала Агнесс.
— Нет, но какого черта оно там лежало, я хотела бы знать? — возопила Джинджер.
— Может быть, Билл вернулся с рыбалки, — предположил Гранд, и тут же слегка закашлялся, как бы показывая несостоятельность своей догадки. — Меня это никогда не волновало, хотя в школе, я помню… Теннис — была любимая игра Билла, и сам он был неплохой игрок. Один из лучших в старших классах.
— Как ты не можешь понять — он абсолютно сумасшедший, — сказала Джинджер Хортон. — Там еще кое-что на кресле лежало — по-моему, пара щипцов для льда.
— Зажимы, я думаю, — произнес Гай.
— «Береженого бог бережет, да, мисс Хортон?» — сказал он мне, как настоящий маньяк, а потом добавил: «Я не хочу, чтобы вы это глотали!» — и бросил сырое яйцо мне в рот. А потом схватил свои чертовы инструменты и побежал по комнате, а потом вон из комнаты, при этом крича во всю глотку!
— Может быть, он звал скорую? — спросил Гай. — Насколько мне известно, в медицине это случается часто.
— А что он говорил, выходя из комнаты, Джинджер? — спросила Агнесс.
— Говорил? Он ничего не говорил. Он просто орал. «Ааааааа! Аааааааа! Аааааааа!» — вот так это звучало.
— Как необычно, — сказала Агнесс.
— Что он говорил? — спросила Эстер у Агнесс.
