Описать симптомы рака мозга — дело весьма затруднительное. Воздержанья говорит, что это как оцарапанное колено, только в мозгах. Ты постоянно что-то забываешь и что-то вспоминаешь. Легко впадаешь в растерянность. Например, смотришь на себя в зеркало и поражаешься, какой ты вдруг стал симпатичный, а потом понимаешь, что это не ты, а твоя жена.
Жена смотрит в окно. Я кладу руку ей на плечо и спрашиваю:
— Волнуешься?
Она качает головой.
— А я вот волнуюсь. Мне как-то не очень приятно, что мне вскроют голову. Да, я постоянно ее раскрываю, метафорически выражаясь. Как и всякий писатель. Но это немножко другое.
Она кивает.
— Интересно, а как они будут вскрывать черепную коробку? Вообще срежут весь верх или приоткроют ее, как дверцу?
— На самом деле они ничего не вскрывают, — объясняет Воздержанья. — Доктор Яблочко пошутил.
— Ничего себе шуточки.
— Да ладно, Скотт. Он просто хотел посмеяться.
— Да, но за чей счет? Кстати, о счетах, — говорю я, просияв. — Правда, мило, что нам оплатили такси за счет службы здравоохранения?
Воздержанья кивает.
— И справедливо. Мы платим налоги по таксе, а нам оплачивают такси. — Я жду, что Воздержанья засмеется. Она не смеется, и я поясняю: — Я сейчас не пытался шутить.
— Я знаю, — говорит она и еще крепче сжимает мою руку.
— Если бы я попытался шутить, ты бы сразу это поняла. И тебе было бы очень смешно. Всем было бы очень смешно. Мы бы просто валялись от смеха. Таксисту пришлось бы остановиться, чтобы мы все отсмеялись.
Воздержанья улыбается. Да, у меня не получается ее рассмешить, но я знаю, как сделать так, чтобы она улыбнулась.
И вот мы в больнице, в хирургическом отделении. Внутри. Здесь все такое же, как снаружи, только с изнанки. Здесь есть деревья в больших горшках. Стены покрашены в небесно-голубой цвет. Простыни и наволочки — снежно-белые. Мы с Воздержаньей сидим на кровати, держась за руки. Нас поместили в отдельную палату и поставили нам двуспальную кровать. Они просто не знали, что мы — современная пара и спим в разных кроватях.
— Так приятно, — говорит Воздержанья, разглаживая рукой простыню. — Я имею в виду, что вместе. В одной кровати.
Я соглашаюсь:
— Приятно. Но не практично.
— В каком смысле?
Я пытаюсь придумать пример.
— Ну, допустим, ты спишь. А я хочу повернуться, чтобы почесать локоть. Ну или колено. И могу случайно пихнуть тебя локтем. Или коленом.
— Да я бы не стала особенно возражать.
— Но это опасно, — говорю я с искренним беспокойством. — У меня острые локти, а колени — твердые.
— Я все равно бы не стала возражать.
— Но, Воздержанья, а вдруг тебе было бы больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И в жизни не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль.
Она при поднимает бровь.
— Даже если я тебя попрошу сделать мне больно?
— Как я понимаю, ты сейчас говоришь чисто гипотетически.
Она отводит глаза.
— Иногда, когда тебе делают больно, это даже приятно.
— Например?
Воздержанья на секунду задумывается, а потом говорит:
— Помнишь, меня укусила пчела? Прямо в попу. И я попросила тебя, чтобы ты шлепнул меня по попе. Чтобы перебить боль от укуса. И ты меня шлепнул.
Я тоже задумываюсь, а потом говорю.
— Странный такой был укус. Даже отметины не было. И пчелы, кажется, тоже.
Она улыбается.
— Что-то я ничего не понимаю.
— Все очень просто. Не было никакого укуса. Я все придумала. Чтобы ты меня шлепнул по попе.
— Воздержанья! — Я потрясен и смущен.
— Мне было стыдно, что я соврала, — продолжает она, — но это был единственный способ заставить тебя меня шлепнуть. Я подумала: как заставить практичного человека сделать что-то такое, чего он не сделает без веской причины? Надо дать ему эту вескую причину.
Я киваю.
— Помнишь, что ты сказал в такси? Про то, как устроена голова у художников. Ты и вправду считаешь себя художником?
Я снисходительно вздыхаю.
— Есть два типа художников, Воздержанья. К первому типу относятся поэты, живописцы и художники-декораторы. Нет, художники-декораторы относятся ко второму. Второй тип, он более практичный. Художники второго типа творят искусство более практичной направленности.
— Как твой сериал «Космонавт в космосе».
— Да. Космонавт. В космосе. Что может быть более практичным?
Открывается дверь, и в палату заходит мужчина с планшетом.
— Мистер и миссис Спектр?
Мы киваем.
— Хочу познакомить вас с теми, кто будет ухаживать за вами, пока вы находитесь у нас в больнице. — В палату заходят еще несколько человек. — Это старшая медсестра, Матрона. Она отвечает за ваше здоровье в целом. Меряет температуру, сжимает в объятиях и прочее в том же роде.
Сестра Матрона выходит вперед. Это дородная, крупная женщина, но крупная по-хорошему. Как большой торт.
— Здравствуйте, мистер и миссис Спектр.
— Это профессор Умник, — говорит мужчина с планшетом. — Руководитель исследовательского отдела исследований рака мозга.
Профессор Умник вынимает руку из кармана своих светло-бежевых брюк, и мы обмениваемся сердечным рукопожатием. Он очень худой. Наверное, самый худой человек на свете. С реденькой светло-бежевой бородкой.
— Здравствуйте, Скотт, Воздержанья. Душевно рад познакомиться.
— Это доктор Мужикк, — продолжает мужчина с планшетом. — Ваш лечащий врач.
Доктор Мужикк — это женщина, причем очень женственная, хотя одета очень по-мужски. Правда, забавно: когда красивая женщина одевается как мужчина, над ней никто не смеется и никто не рвется ее побить, тогда как мужчина, одетый в женское платье, смотрится по меньшей мере нелепо.
— А это доктор Жираф, консультант по любым сексуальным вопросам.
— Привет, — говорит Воздержанья, вдруг покраснев.
Мужчина с планшетом сует планшет под мышку.
— Мой кабинет — в самом конце коридора. Если будут проблемы, сразу же обращайтесь.
— Спасибо, — говорю я. — Очень радостно осознавать, что мы попали в хорошие руки.
— Кстати, о руках, — говорит Воздержанья, когда все уходят. — Ты заметил, у этого последнего доктора, который Жираф? Заметил, какие у него руки?
— Нет. А что у него с руками?
— Они такие большие, — говорит Воздержанья. — И странные.
