Вадим шел по гулкому коридору, разом напомнившему планировкой и потеками краски на стенах коридоры всех госучреждений, преодолеваемых на протяжении жизни: яслей, садов, школ, пионерлагерей, институтов, военкоматов. Вскоре он оказался в помещении, являвшем собой весьма несуразный отросток пространства: ломаный треугольный отсек обнаружился, видимо, на последнем этапе постройки вследствие какого-нибудь недочета и был оставлен нетронутым. Там находились люди в бесцветных пижамах, кучно расположившиеся на облезлой мебели, занятые игрой в карты и другие настольные игры.
Многие на Вадима взглянули с насмешливым интересом, как будто знали про него что-то, о чем он в своей наивности не догадывался. Сводный брат вдруг вынырнул у Вадима из-под ног, маленький и юркий, как насекомое, и затряс ему руку:
— Ну, здорово, здорово, спасибо, что пришел…
Вадим отстранился непроизвольно: от Саши пахнуло смесью лекарств, мочи и одеколона, не мешавшей ему, однако, быть вполне жизнерадостным. Тощий, как комар, в свои двадцать пять покрытый шелушащейся старческой кожей, с козлиной жиденькой бородкой, перхотью в волосах, птичьими, будто пластмассовыми, глазами и синяком в пол-лица, он улыбался во весь рот и заглядывал снизу вверх, точно был моментально, но раз и навсегда осчастливлен Вадимовым появлением. В свою очередь, Вадим был поражен этим жалким зрелищем, но ощущал пока лишь досаду и неудобство. Саша торопился уволочь его подальше от своих товарищей, в глубину коридора, из которого Вадим только что появился.
— Ну как ты? — все так же радостно таращась, осведомился сводный брат. — Да че там, вижу, что все нормально.
Он смущенно потоптался и приступил к делу:
— Ты это… он тебе там фигню какую-то по телефону наговорил. А на самом деле я тут деньги проиграл, и достать неоткуда… Понимаешь, нас ведь тут держат, никуда не выпускают, и в долг больше не дает никто…
Вадим полез за бумажником:
— Понятно, сколько нужно?
— Да тыщу рублей.
Это было, скорее всего, намного больше, чем проиграл Саша, — он и сам оробел от собственной смелости и застыл на месте, не дыша. Вадим вынул две тысячи.
— Ну, спасибо брат, век не забуду. — Саша суетливо пересчитал бумажки, задумался и отдал тысячу обратно. — Ты это, меня скоро выпустят, ты лучше мне перевод сделай на почту, а? А то у меня здесь денежки р-раз — и нету…
Под его умоляющим взглядом Вадим убрал деньги:
— Хорошо.
Он все не мог собраться с мыслями и составить фразу, с которой можно было начать разговор. Саша же как раз вытянулся по струнке и приготовился слушать. Нельзя было понять, на самом ли деле ему было интересно или же он теперь, после завершения самого важного, прилежно ожидал неизбежных нотаций, как ребенок наказания. Вадим произнес:
— Так как ты там — рассказывай.
Саша вытянул шею, будто пытаясь хорошенько расслышать, затем развел руками:
— Да вот, выпили с мужичками — и в больницу.
Оба посмотрели друг на друга удивленно. Вадим продолжил:
— Я имею в виду вообще. Телефон у тебя не работает… Где ты вообще есть?
Саша улыбнулся радостно:
— Ты звонил, что ли? Ну, извини — все никак денег не соберу. У меня мужичок один жил, звонил куда-то родичам, потом отключили, я не знаю… А так я все там же, все так же… Мы там с друганами…
Он замолчал и смотрел на Вадима, открыв рот, словно боялся упустить хоть слово. Вадим помолчал и, чтобы хоть что-то сказать, спросил:
— Что это у тебя — вроде раньше не было?
Саша посмотрел на свой шрам под ключицей, скомкав бороду и выпучив глаза от напряжения; затем, тихонько засмеявшись, признался смущенно:
— Это мы с одним мужичком — говорил, что жену мою трахал.
Вадим оторопел:
— Какую жену?
Саша потоптался опять:
— Да я ведь женат был, давно еще… Она от меня сбежала, сучка… А тут приезжает мужик из Самары и говорит, что на вокзале с моей женой… Что она, мол, продается за выпивку… Вот мы с ним и это… Я ее потом искал, да не нашел…
Саша потупился, но Вадим все же успел заметить заслезившиеся вдруг глаза. Теперь упреки, которые он действительно собирался озвучить после подобающих приготовлений, вроде: «Я же тебя три раза на работу устраивал и лечиться отправлял, а ты все…», — показались неуместными. Да и Вадим, которому Саша напомнил виденного вчера художника, не мог найти в себе убежденность и правоту.
Они стояли вдвоем в коридоре, будто выставленные из класса ученики, потупившись, бегая глазами, переминаясь, зная, что обязаны что-то сделать, но понятия не имея, что и зачем. Да еще все это пустое пространство вокруг, просматриваемость, доступность взгляду любого, кто пожелает высунуть голову из двери или из-за угла… Вадиму стало казаться, будто масса не занятого ничем, праздного воздуха схватила его и пытается заставить затопать ногами или дернуть рукой. Но до Саши, видимо, добралась в первую очередь: он вдруг больно ткнул Вадима пальцем в бок, мелко засмеялся и тут же подавился этим смехом. Затем рванул Вадимову руку, поцеловал ее слюняво, согнувшись для этого пополам, и издевательски запищал:
— Благодарим богатого родственничка… а вы нам и не родственничек уже давно… а переводик все-таки сделайте…
Поблеивая, Саша поспешно затрусил прочь. Вадим вытер руку платком; он не удивился такому повороту событий. Поворот этот логически вытекал — не то из окружающей обстановки, не то из направления, которое приняла жизнь за последнее время. Зашагав к выходу, Вадим швырнул платок в урну. Он посчитал, что оплеванным ощущать себя ему было вовсе не нужно. Даже Саша, наверное, обидеть его не хотел — он просто разрешил ситуацию, повинуясь природному непостоянству и расшатанным нервам.
Вадим открыл дверь в квартиру. Тут же, шевельнувшись хомяком, зазвонил мобильный. Вадим сгреб его в горсть: «Але». «Ты где?» — поинтересовалась жена. «В прихожей». Она удивленно замолчала. «Сейчас увидимся», — сказал Вадим и отключился. Вошел в кухню.
Маша появилась через тридцать секунд. «Салат зеленый, лингвини с грибным соусом», — по обязанности бодрый голос, как у официантки. Маша быстро отошла к холодильнику; снимая пиджак, Вадим проследил за женой, набиравшей цифры на дисплее микроволновки. Проходя мимо, он заметил ниже ее стриженого затылка, на выгнутой шее — маленькие светлые волоски. И поспешно отвернулся.
Затем начал есть под простертым через весь стол задумчивым взором жены, севшей напротив. Она предпочитала съесть сначала салат, затем основное блюдо — как принято, как в ресторане. Вадим наворачивал на вилку пасту, подцепляя гриб; закусывал навильником салата. Хлеба она не дала, а Вадим не спросил. Тишина наконец стала неловкой, но Вадим прерывать ее был не намерен. Тогда Маша стала рассказывать — видимо, о том, как провела день, но заходя настолько издалека, что Вадим тут же подумал: «Да-да, сначала земля была жидкой…» И мыслями оказался далеко от этого стола и этого салата.
