Пока я там стоял, ко мне приблизился еще один опрашиватель. Очень тихо, уголком рта он произнес:
— Ради всего святого… ради собственного же блага, Холл, забудьте про всю эту чертовщину!
Услышав такое пугающее предупреждение, я вздрогнул и хотел схватить того человека за руку, но мне удалось лишь сорвать его нарукавную повязку, в то время как он резко развернулся и исчез в толпе.
Этого не было, сказал я себе, застыв в оцепенении. Мне просто привиделось, будто здесь только что был опрашиватель. Но как-то слабо верится, что это галлюцинация, когда засовываешь в карман повязку, сорванную с руки «призрака».
Из непрерывного потока летящих в воздухе машин вырвался один аэромобиль и остановился у обочины дороги.
— Дуг! — весело крикнула из машины Джинкс. — Я как раз собиралась спросить: не хочешь со мной пообедать? — Тут она поняла по моему лицу, что я в полной прострации. — Залезай, Дуг.
Я послушно забрался в машину, и Джинкс повела ее к взлетному «островку». Через несколько секунд мы стали взлетать.
Мы поднялись над самым высоким из уровней регулируемого движения, где машина зависла неподвижно, и Джинкс включила систему автоматического режима, чтобы аэромобиль не сносило ветром. Мы сидели в кабине высоко над городом.
— Ну, — осторожно начала она, — что стряслось? Поругался с Сискином?
Она приоткрыла прозрачный колпак машины, и ворвавшийся внутрь освежающий ветер сдул с моих мыслей паутину противоречий, в которой эти самые мысли безнадежно запутались, застыв неподвижно. Но, вырвавшись на свободу, мысли мои были все еще слишком слабы, чтобы справиться с тем, что не поддавалось точному определению.
— Дуг? — сказала Джинкс, чтобы прервать мое молчание. Ветер подхватил прядь ее блестящих волос и прижал к прозрачному плексигласу.
В чем я был уверен, так это в том, что время интриг прошло. Требовалось узнать — действительно ли она была со мной неискренней или же эта неискренность тоже являлась плодом моего воображения?
— Джинкс, — спросил я ее напрямик, — что ты от меня скрываешь?
Она быстро отвела взгляд. И мои подозрения усилились.
— Мне нужно знать! — крикнул я. — Со мной что-то происходит. Господи, я не хочу еще и тебя в это впутывать!
Ее глаза увлажнились, и губы едва заметно задрожали.
— Ладно, — упрямо продолжал я. — Перейду к сути дела. Твоего отца убили из-за какой-то секретной информации, которой он располагал. Единственный человек, который что-то об этом знал, исчезает. На мою жизнь совершают два покушения. У меня прямо на глазах куда-то пропадает дорога. Какой-то опрашиватель, которого я раньше в глаза не видел, подходит ко мне и советует забыть обо всем.
Джинкс зарыдала. Но я не испытывал к ней жалости. Все сказанное мной было наполнено для нее неким особым смыслом. В этом я не сомневался. Теперь ей оставалось только признать, что каким-то образом она тоже являлась частью происходящих таинственных событий.
— Ах, Дуг! — взмолилась она. — А ты не можешь просто взять и обо всем забыть?
Но разве не то же самое рекомендовал мне тот сборщик информации?
— Неужели не видишь, что тебе пора остановиться? — умоляла Джинкс. — Неужели не понимаешь, что ты с собой делаешь?
Что я с собой делаю?
И тут я все понял. Она не скрывала ничего! То, что я принимал за ложные увертки, на самом деле было с ее стороны проявлением сострадания. Она лишь пыталась успокоить меня, отвести мои мысли от необоснованных подозрений, покончить с моей одержимостью!
Она почувствовала, что я веду себя странно. Возможно, Коллингсворт рассказал ей о том, что случилось у Хромоногого. А основой для ее заботы обо мне служили разрушающиеся мечты. Она лелеяла свою детскую влюбленность все время, пока подрастала и взрослела, — и все это только для того, чтобы наткнуться на препятствие к исполнению своей мечты в виде того, что она явно расценила как ментальную неустойчивость моей психики.
— Извини, Дуг, — сказала она, и в ее голосе сквозила полнейшая безнадежность. — Я высажу тебя внизу.
Мне нечего было на это ответить…
Вторую половину дня я провел у Хромоногого, где выкурил столько сигарет, что временами возникало ощущение, будто у меня во рту горелая тряпка, но справиться с этим мне помогали порции «скотча-астероида», которые я заказывал чаще, чем обычно.
После заката солнца я принялся бесцельно бродить по почти опустевшим улицам центра города. В конце концов я встал на автоматический скоростной тротуар, направление маршрута которого даже не заметил.
Через некоторое время ночной холодный воздух заставил меня смутно осознать, в каком направлении меня несет. Доехав до конечной платформы, я осмотрелся и понял, что нахожусь в спальном районе относительно недалеко от того места, где живет Эвери Коллингсворт. Разве можно было при сложившихся обстоятельствах представить себе более подходящий пункт назначения, чем дом консультанта по психологии?
Естественно, Эвери удивился, увидев меня.
— Слушай, ты где пропадал? — Он провел меня в свой кабинет. — Я искал тебя полдня, чтобы ты одобрил новую партию реактивных единиц.
— У меня было одно дело вне стен офиса.
Конечно, он обратил внимание на мой помятый вид, но тактично промолчал.
Дом Коллингсворта очень явно свидетельствовал о том, что здесь живет холостяк. В его кабинете, по-видимому, месяцами не наводили порядок. Но почему-то я почувствовал себя очень уютно в этой комнате, где стояли стопки самых разных книг, стол был завален барахлом, а пол усеян скомканными бумажными листами.
— Как насчет того, чтобы выпить? — предложил он, когда я сел в кресло.
— Скотч. Неразбавленный.
Автобармен незамедлительно выполнил заказ, и Эвери подал мне стакан. Улыбаясь, он провел рукой по серебристым седым волосам.
— Могу еще предложить бритву и чистую рубашку.
Я улыбнулся в ответ и осушил стакан. Эвери подвинул ко мне стул и сел.
— Ну, теперь ты можешь рассказать мне все.
— Это будет нелегко.
— Дело касается Зенона? Кого-то по имени Мортон Линч? Таких вещей, да?
Я кивнул.
— Я рад, что ты пришел, Дуг. Чертовски рад. Проблема не только в рисунке и Линче, я прав?
— Проблема гораздо серьезнее. И я толком не знаю, как начать.
Он откинулся на спинку стула:
— Помнится, с неделю назад я говорил что-то о смешивании психологии и симулектроники, когда в результате рождается много престранных выводов. Дай-ка я процитирую себя самого: «Вряд ли можно вводить людей в машину и не начать при этом задумываться об основной сущности и людей, и машин». Может быть, от этого и отталкиваться?
