Он знал, что имеет право гордиться своей выдержкой, поскольку ему больше всего на свете сейчас хотелось сграбастать мальчишку в охапку и выкинуть из тарелки прочь, да еще и придать ускорение хорошим пинком.
Вместо этого он даже позволил ему выйти на своих ногах и шел за ним до самого выхода, стиснув зубы, чтобы случайно не обронить одно из тех слов, которые так хотелось произнести, ибо они ну уж больно подходили ситуации. И только когда мальчишка оказался снаружи, позволил себе слегка расслабиться. Даже успел вновь обратить внимание на запах и подумал, что для тех же ведьм он вполне может быть смрадом разложения.
Хотя сейчас уже все это не имело никакого значения.
Спрыгнув на траву, Ларион мрачно сказал:
— Закрой дверь. Не ровен час кто заглянет.
— Пожалуйста!
Солон обиженно надул губы, но руками поводил. После этого дверь в тарелку закрылась.
Вот теперь можно было и в самом деле слегка успокоиться. Кажется, обошлось. А ведь…
Федоров искоса взглянул на мальчишку.
А ведь так просто дать ему подзатыльник. И главное — очень хочется. Плюс к тому еще и заслужил. Вот только нельзя этого делать. Парень так и не понял, что именно сделал неправильно. Надо объяснить. Но не сейчас.
Сейчас первым делом надо найти Щербака, рассказать ему все о тарелке, а потом попросить поставить к ней охранников. Причем им должно быть строго-настрого наказано не подпускать к ней Солона на пушечный выстрел. Ни при каких условиях. И пусть тот на него обижается сколько угодно. Это можно вытерпеть.
— Его можно починить, клянусь, можно! — Мальчик все еще не мог оторвать глаз от летающего корабля ведьм. — Я знаю, я это чувствую.
— Не совсем представляю, как это можно сделать, — Ларион счел себя просто образцовым дипломатом. — Даже при моем опыте я совершенно не представляю, с чего начинать. Пошли, надо сообщить кому-то из больших начальников о случившемся.
Он крепко взял Солона за руку и повел его прочь от тарелки.
— Да брось, — безмятежно сказал мальчик, оглядываясь в ее сторону. — Никаких отговорок. Я сказал починим и еще как. Времени на это, конечно, уйдет много, может быть, год. И все равно починим. Между прочим, чем тебе не предлог задержаться у нас подольше?
8
Простыня приносила прохладу разгоряченному телу. Федоров немного поерзал, устраиваясь удобнее. Шар гриба-ночника, стоявшего в глиняном горшочке возле кровати, светил так ярко, что он хорошо видел слегка запрокинутое лицо Анны, ее длинные волосы, нацелованные губы.
— Это опасно? — спросила она.
— О чем ты?
— О тарелке. Насколько опасно Солону с ней возиться?
Что можно ответить на такой вопрос в мире, в котором, выглянув утром из окна, чтобы узнать погоду, запросто можно получить пулю?
Ларион придвинулся ближе, прижался к ее спине, обнял, поцеловал гладкое, белое, такое шелковистое на ощупь плечо.
— Не увиливай, — сказала она. Голос ее был очень серьезен.
— Я и не увиливаю, — и он снова прижался губами к ее коже, на этот раз чуть выше.
— Если с ним что-нибудь случится, — сообщила Анна, — я тебя убью, по-настоящему убью. Возьму дробовик, подойду сзади и разнесу башку.
— В самом деле?
— Можешь не сомневаться.
Она повернула к Федорову лицо, и некоторое время вглядывалась ему в глаза. Изучающе, что-то для себя про него решая. Наконец решила и, несильно толкнув в грудь, вполголоса сказала:
— Нет, не может быть тебе доверия, одинокий всадник с пустынных холмов.
— И это правда, — вздохнул Ларион. — Святая, как крест.
— И несмотря на это, я тебя, мерзавца, люблю.
— Так положено. Кто-то обязательно должен любить одинокого всадника с холмов.
— Но почему именно я? — хихикнула она.
Его правая рука погладила ее руку, прошлась по плечу, осторожно опустилась на мягкое упругое полушарие.
— Ты красива.
— И это все?
— Ты чертовски красива. Будь это лет десять назад… Кстати, а в кино ты тогда не снималась? По идее, тебя должны были буквально осаждать режиссеры, фотографы и эти… кто там вербует манекенщиц?
— Было да сплыло. И сейчас не имеет никакого смысла вспоминать. Поговорим лучше о настоящем.
Она кинула задумчивый взгляд на его руку, которая действовала теперь более уверенно, потом осторожно накрыла ладонью, не давая ей двигаться.
— Почему? — спросил он.
— Не сейчас. Попозже. А сейчас…
— Ты хочешь поговорить о настоящем.
— Именно так.
— Хорошо, если ты так хочешь. Но прежде…
— Нет, если мы чем-нибудь займемся, у нас не будет времени поговорить, а мне хотелось бы это сделать.
— Я просто хотел, чтобы ты сказала…
Она улыбнулась, выскользнула из его рук и, откатившись к самому краю огромной кровати, спросила:
— Что бы ты хотел услышать?
Волосы теперь закрывали ей половину лица, губы загадочно улыбались.
— Скажи первое, что придет тебе в голову. Скажи, что хотелось бы сказать именно сейчас.
— О! — едва слышно сказала она. — Тебе тоже нравился этот фильм? Но ты учти: сейчас другое время и я не Марта.
— Это не имеет значения, — Ларион улыбнулся.
Сейчас ему и в самом деле было на все наплевать, кроме этой ночи, невероятно красивой женщины и того, что ее можно любить. Он чувствовал себя пьяным без вина, и ему было очень хорошо.
— Хочешь?
— Да, скажи.
— Я тебя люблю, для начала, и еще раз за эту ночь.
— Дальше…
Она улыбнулась.
— Нет, так не по сценарию.
— В самом деле?
— Угу. По сценарию сейчас перерыв, мы должны серьезно поговорить и только потом я тебе еще что-то скажу. В виде награды.
— Обещаешь?
— Конечно.
— Хорошо, — Ларион приподнялся и подсунул под спину подушку. Теперь он устроился полулежа и, самое главное, мог видеть Анну всю, любоваться ее телом, лицом, мог, при желании, даже ее потрогать.
— Ты готов к разговору?
Она снова хихикнула, слегка сменила позу. Эта была еще соблазнительнее, чем предыдущая.
— Готов, — сообщил Ларион. — И не только к разговору.
— Нет, разговор, — она погрозила ему пальцем. — И прежде всего — о безопасности. Еще раз: ты уверен, что моему мальчику ничего не грозит?
— Нет, — честно сказал он. — Мы живем в мире, в котором безопасности не существует. Может быть, раньше… Хотя и раньше, еще до ведьм, никто не мог дать гарантию безопасности. Никто.
