– Смотрите, она вас узнала, точно узнала! – уже чуть более громким шепотом принялись убеждать Резанова няньки. – Вы поближе подойдите, она сейчас вам тоже улыбнется!
Поддавшись их настойчивым уговорам, Николай вернулся на прежнее место и наклонился к дочери. Ее любопытные глаза оказались совсем близко, и она, поймав его взгляд, неожиданно опустила веки, словно застеснявшись от того, что ее так пристально разглядывали.
Резанов выпрямился. Няньки рядом с ним продолжали умиляться девочкой, но он больше не слышал их восторженного шепота. Перед его глазами стояло совсем другое, взрослое лицо – лицо Анны, которая всегда точно так же скромно опускала глаза, встретившись с чьим-нибудь взглядом. Трехмесячная Оленька, не слишком похожая на мать внешне, сама того не зная, полностью повторила обычное для нее и такое знакомое Николаю движение глазами!
«Анна, прости меня! – взмолился граф про себя, забыв обо всем вокруг. – Прости за все упреки, я больше никогда их не повторю, я тебя понял!!!» Потом он снова подошел к девочке, которая теперь внимательно разглядывала стены и потолок детской, и еще раз пригляделся к ней. И как он мог не понимать раньше, почему Анна решилась рискнуть своей жизнью ради этого маленького человечка?!
– Разрешите-ка я ее на руках подержу! – неожиданно потребовал Николай у нянек, и тон его был таким решительным, что те не стали спорить, хотя еще ни разу не доверяли графу столь трудного дела. Резанову со всеми предосторожностями вручили белоснежный сверток, и выглядывавшая из него девочка улыбнулась – такой же застенчивой улыбкой, какая была у ее матери. Петя, уже давно с любопытством наблюдавший за отцом и сестрой, подошел вплотную к Николаю и, приподнявшись на цыпочки, попытался дотянуться до его руки.
– Давай-ка присядем, – сказал ему Николай и, усевшись на стоявший рядом с колыбелью стул, попробовал прижать к себе дочь одной рукой. Няни заохали, но ему удалось это сделать, и второй рукой он обнял прижавшегося к нему сбоку сына. И впервые со дня смерти Анны почувствовал спокойствие и глубокое умиротворение. «Теперь буду с ними как можно чаще! – пообещал Резанов себе, по очереди глядя то на дочь, то на сына. – А летом вывезу их куда-нибудь в деревню, и сам с ними там поживу. Может, и вовсе выйти в отставку, чтобы нам совсем не расставаться?»
С этой мыслью он провел весь оставшийся день, с нею же следующим утром отправился в контору. Работалось ему по-прежнему тяжело, но надежда на встречу с детьми вечером и на тихую жизнь с ними за городом в ближайшем будущем придавала Резанову сил и помогала набраться терпения.
Так прошло еще несколько недель. Николай Петрович привел в порядок все дела российско-американской компании и был готов передать руководство ею своему главному помощнику, Михаилу Булдакову – тот был мужем одной из сестер Анны, Екатерины Шелиховой, и уже несколько лет они с Резановым были не только деловыми партнерами, но и ближайшими друзьями. Николай не сомневался, что в умелых руках Михаила компания будет процветать еще больше, чем под его собственным руководством, и с легким сердцем написал императору прошение об отставке.
Ответа на свое письмо ему пришлось ждать долго. Некоторые сомнения в том, что его отпустят на покой, у Резанова, конечно, были, но он старался отогнать их прочь – ведь компания прекрасно могла бы работать и без его участия. Однако долгожданный ответ Александра Первого привел Николая в полное недоумение. Ему и не отказывали напрямую, и не разрешали оставить службу в компании: вместо этого он был приглашен к царю на аудиенцию.
Готовясь к визиту в Зимний дворец, Николай Петрович почему-то вспоминал, как много лет назад вызвал к себе его тогдашний начальник Державин – чтобы под благовидным предлогом надолго выслать из Санкт-Петербурга. И хотя императорское приглашение совсем не было похоже на тот давний случай, графа почему-то охватило предчувствие новых неприятностей. Убеждая себя, что у него просто разыгралось воображение и что царь мог вызвать его к себе по самым разным причинам, Резанов почти бегом выскочил из дома и всю дорогу до Дворцовой площади нервно ерзал на сиденье экипажа. «В самом худшем случае его величество просто не примет мою отставку! – как мог, успокаивал он себя. – Это, конечно, плохо, но, в конце концов, никто не мешает мне проработать еще год, а потом повторить прошение».
Но час спустя, выйдя из дворца на набережную, Николай окончательно распрощался с надеждой прожить остаток жизни в тишине и покое, посвятив себя детям. Разговор с Александром Первым был кратким и не оставил Николаю никакой возможности исполнить свою теперешнюю мечту. Хотя поначалу Резанов и пытался хоть и почтительно, но очень настойчиво настоять на своем.
– Ваше величество, неужели вы хотите отправить в это посольство именно меня? – вырвалось у него в первый момент, когда Александр сообщил графу новость, которая, по его мнению, должна была его обрадовать.
– Да, мне нужен надежный человек, который смог бы его возглавить и которому можно было бы доверить представлять нашу страну перед японским правителем, – ответил царь, и по его лицу на мгновение пробежала тень неуверенности. – И очень желательно, чтобы этому человеку легко давались иностранные языки и чтобы он смог научиться хотя бы немного говорить по-японски. Думаю, вы понимаете, что никого другого, кроме вас, я выбрать не мог.
– Я очень благодарен вам за оказанное мне доверие, но боюсь, что я недостоин этого. Я могу не справиться… – пытался возражать Резанов.
– Николай Петрович, я надеюсь, вы понимаете, что от таких назначений не отказываются, – тоном учителя, объясняющего нерадивому ученику урок, заметил император. – Путешествие, конечно, будет долгим, но не тяжелым, можете не беспокоиться. Вы поплывете вместе с Иваном Крузенштерном – да-да, тем самым, который мечтает объехать весь земной шар. Часть пути проделаете с ним на его прекрасном удобном корабле…
Резанов молча вздохнул. Трудности дальнего плавания не пугали его совершенно, и в другое время он бы только порадовался возможности увидеть чужие страны и принести пользу России. Но теперь мысль о том, чтобы расстаться с детьми на несколько лет, приводила его в ужас. И именно сейчас, когда они и так уже потеряли мать, а сам он только-только научился по-настоящему их любить!
Однако Александра Первого рассуждения его подданного о любви к детям и желании быть с ними вряд ли смогли бы убедить послать в Японию кого-нибудь другого. А отказавшись ехать категорически, Николай мог бы навсегда распрощаться со своим хорошим положением при дворе. «И не только со своим!» – неожиданно пришло ему в голову. Попав в немилость к императору, он лишал хорошего будущего и детей, ради которых как раз и не хотел покидать столицу…
– Ваше величество, я постараюсь оправдать оказанную мне честь, – безрадостным голосом произнес Николай, мысленно уже сейчас прощаясь с сыном и дочерью, хотя ему и было ясно, что уедет он не сразу и еще сможет провести с ними хотя бы несколько недель. Впрочем, сколько бы времени он ни оставался с детьми перед отъездом, ему в любом случае было бы этого мало.
В тот день Резанов не сразу вернулся домой. Несмотря на усталость, он долго бродил по набережной и по всем тем местам, где они любили гулять с Анной, а потом снова зашел на кладбище Александро-Невской лавры. Было уже совсем поздно, и он опасался, что его туда не пустят, но дежуривший у входа в лавру монах узнал постоянно бывающего там графа и разрешил ему ненадолго пройти к могиле жены. Николай остановился перед знакомым надгробием и некоторое время молчал. Больше не было ни упреков, ни жалоб на свою тоску – он просто стоял и мысленно еще раз прощался с Анной и извинялся за то, что несколько лет не сможет к ней приходить. Под конец он пообещал, что, несмотря на это, все равно будет каждый день вспоминать о ней, и отправился прочь с кладбища.
